Потерянные души
Шрифт:
"Уж не по мою ли душу он явился? И что он станет делать? Убьет меня сразу или…" — он плотно сжал губы, заставляя себя успокоит-ся. Потом, смеясь над своими страхами, которые, в сущности, были ничем в сравнении с леденящей душу угрозой, исходившей от Потерянных душ, спросил:
— Что ты здесь делаешь?
— Прости меня, великий магистр, — сорвавшись с места, воин быстро приблизился к нему, почтительно склонил голову. — Прос-то… — было видно, что он испытывал некоторую растерянность, даже смущение, как человек, который сознавал странность своих действий,
Проповедник не смог сдержать усмешки, представив на миг себя поднимавшим армию против Сола, словно тот какой-то колдун.
Против Сола и Потерянных душ… При воспоминании о последних усмешка сош-ла с его губ, лицо помрачнело, в глаза вернулась тревожная насто-роженность.
— Господин? — воин нахмурился, словно и ему передалось охватив-шее Влада чувство опасности и ожидание беды.
Поборов в себе желание побыстрее добраться до цели, не тратя драгоценного времени на разговоры с командующим, проповедник оки-нул воина быстрым цепким взглядом.
"Да, его помощь понадобит-ся", — решила та часть его разума, которая более всего сохранила способность трезво рассуждать, не поддаваясь необъяснимым трево-гам.
— Зачем тебе это, Гром? — глядя прямо в глаза воину, спросил он. — Какое тебе дело до борьбы церковников друг с другом? Ведь ты никогда не жаловал никого из нас, — голос проповедника звучал рез-ко, решительно, и, в то же время, в нем не было угрозы — лишь жела-ние понять, что движет тем, кто в миг страшной опасности решился предложить помощь.
Командующий не отвел взгляд. Он смотрел на предводителя проповедников спокойно, как человек, принявший самое главное в своей жизни решение.
— Я не скрываю своего отношения к церковникам, — и, все же, он никогда раньше не решился бы сказать такое священнослужителю прямо в глаза. — И будь дело только в вас, бог свидетель, я и не подумал бы о том, чтобы кому-то помогать, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Но то, что происходит, что вот-вот произойдет, касается всех. Я могу себе позволить жить или умереть с клеймом вероотступника, но не безучастного свидетеля конца мира.
— О чем ты говоришь?
— О чем? — воин криво усмехнулся. — Как будто ты не знаешь, — его больше не заботила необходимость соблюдать тысячу и одну услов-ность в разговоре с одним из правителей. — Над городом сгустились тучи. Жители в страхе забились в углы, попрятались, словно крысы, в норы, чувствуя близость урагана. И только безумцы бродят по пустынным черным улицам, вознося хвалу Концу света. Разве не это чувство гонит тебя из дворца, чьи стены готовы рухнуть?
— Я не собираюсь прятаться! — глаза Влада сверкнули яростью. — Я сделаю все, чтобы остановить зло!
— Конечно, — они все так же смотрели друг на друга, словно ник-то не желал первым отводить взгляд. — Я видел тебя тогда, возле кол-довской деревни. Ты очень смел, даром что священник. Поэтому я здесь. И поэтому спрашиваю: что я могу сделать?
Проповедник на миг задумался. В отличие от Грома, он знал с кем, или, вернее, с чем им придется иметь дело, и не совсем предс-тавлял, что воины, пусть даже целая армия, смогут противопоста-вить Потерянным душам. Но ему впервые в жизни вот так открыто протягивали руку и он не мог просто отвернуться, уйти.
— Гром, я попытаюсь не допустить, чтобы ЭТО произошло, — нако-нец, произнес он. — Но если мне не удастся… Никто из живых не в силах даже вообразить, что произойдет тогда, ибо нам придется иметь дело не с людьми, даже не с колдунами — с Потерянными душа-ми, — он сам был поражен тому спокойствию, которое охватило его. Голос не дрогнул, не ослаб, сорвавшись в хрип или ше-пот при упоминании тех, о ком было страшно даже думать.
Последние слова заставили командующего побледнеть, но в его глазах светилась все та же решимость идти до конца.
— Ты можешь вывести своих людей из казарм? Пусть отряды пат-рулируют город, — Влад не знал, зачем, просто он вдруг понял: "так надо". Он не смог бы объяснить проис-ходившего иначе как высшей волей, но воину не нужны были объясне-ния. Ему претило бездействие и он пришел к священнику не за советом — за приказом. — А я пойду во дворец пресвитера, — проповедник прек-ратил сражение с собственной душой, поняв, что проиграл его.
Он заставил себя забыть, кем был все последние годы, превратившись просто в человека, которому предстояло встать на пути Конца. Не остановить его, не отсрочить… Просто подняться, выпрямившись, смело глядя вперед…
Так было легче верить в то, что произойдет чудо, и спокойнее умирать.
Командующий отсалютовал ему, приветствуя не как великого ма-гистра или главу ордена проповедников — как воин воина. А уже че-рез миг он быстро шагал прочь, спеша выполнить приказ.
Проводив его взглядом, Влад продолжил свой путь с еще большей решимостью отыскать в архиве первосвященника то, что дало бы хоть небольшую надежду на спасение.
Дворец пресвитера лежал в трауре. За минувшие часы слуги ус-пели заменить символы веселья знаками скорби. Все оконные витра-жи, все зеркала были укрыты непроницаемым серым полотном. Еще совсем недавно ломившиеся от яств праздничные столы теперь спали под холодом прощальных покровов. Даже полы, на которых лишь час назад горели бутоны не спешивших увянуть цветов, теперь покры-вал тонкий слой пепла, хрустевшего под ногами, словно песок на зубах.
Почему же священники, начав обряд, не довели его до конца? Почему из внутренних покоев не доносились скорбные песни плакаль-щиков, почему не были слышны голоса чтецов, чьи молитвы указали бы душе умершего дорогу в божий мир? Почему в галереях и задах, где всегда было столь многолюдно, в эту странную ночь не было ни души, не горела ни одна свечи, хотя их должны были зажечь столько же, сколько звезд на небе?
В неровном скользившем свете факелов дворец казался не просто покинутым — мертвым, словно жизнь оставила его стены, чтобы не вернуться в них уже никогда.