Потерянный экипаж
Шрифт:
Выглянул немецкий солдат.
— Тишина! Кто нарушаль порядок, будет под арест!
Валя умолкла. Юноша постоял еще с минуту и отошел, затерялся в толпе. Нина оглянулась — парня в сером пиджаке тоже не стало. Исчез.
— Ты не смеешь так… — сказала Нина соседке. — Это…
— Смею! — задыхаясь, ответила та. — Хватит с этих доморощенных комиссаров! Накомандовались! Теперь не их время!..
Валю вызвали в канцелярию биржи первой. Она о чем-то долго трещала за дверью, потом
— Битте, фрейлейн!
Предчувствуя нехорошее, Нина вошла.
— Вот она!.. — воскликнула Валя. — Господин лейтенант, она прекрасно знает язык!..
— Что ты сделала? Кто тебя просил? — спросила Нина на улице новую знакомую, выпорхнувшую следом.
— Нечего теряться! — уверенно заявила Валя. — Дура! Ты спасибо скажи! Будешь теперь на этой самой бирже переводчицей. И я благодаря тебе пристроилась. Меня нарядчицей ставят… Ничего! Проживем и без комиссаров!
Два дня Нина не выходила на работу. Прислали за ней ту же Валю.
— Здрасьте! — переступила порог Валя. — Ты больна?
— Нездоровится… — солгала Нина.
— Вы извините! — слащаво улыбаясь, сказала Валя матери. — Нам надо поговорить с глазу на глаз.
— У моей дочери нет секретов, — сказала мать.
— Ах, так?!. Тогда что ж? Тогда я скажу при вас… Нине надо выйти на работу немедленно. Иначе ее отправят в Германию. Я знаю… А кроме того, господину лейтенанту известен состав вашей семьи…
— Что это значит? — глухо спросила мать.
— То самое и значит, — дерзко ответила Валя. — Я вам удивляюсь! Вы взрослая женщина, а простых вещей не понимаете. Вы думаете, оккупационные власти могут мириться с саботажем? Они хорошо относятся только к тем, кто к ним хорошо относится…
Мать выпрямилась, держась за горло. Нина хорошо знала этот жест и знала, что за ним последует.
— Мамочка! Не надо! — крикнула она. — Нельзя!.. Уйди… Я сама…
Мать поняла предостерегающие интонации в голосе дочери, вышла, хлопнув дверью.
— Скажите, какие тонкости! — пробормотала Валя.
— Иди, скажи, я завтра приступлю… — сказала Нина. — Иди…
И она начала работать на бирже переводчицей. Ради матери и маленького братишки. Чтобы сохранить им жизнь.
По ночам плакала: хотела стать такой, как партизанка Таня, а стала немецкой пособницей!
И думала: может быть, удастся найти каких-нибудь ребят, таких, как юноша с русыми волосами или парень в сером пиджаке? Должно же быть в городе подполье! Ведь всюду шепотком говорят о партизанах! Так неужели нельзя найти кого-нибудь, кто бы указал, что делать, как бороться?
На ее горе, в дом повадился ходить тот офицер, что приказывал денщику поднести ведра. Офицер жаловался на скуку и одиночество, приносил шоколад, хлеб и мясо и подолгу засиживался в гостях, словно не понимал, что его не могут выгнать… Ни в чем другом упрекнуть офицера нельзя было. Он держался чрезвычайно корректно, читал Нине вслух стихи Гёте, призывая вместе с ним восхищаться глубиной мыслей веймарского олимпийца и часто рассказывал о своем доме в Майнце, о своей матери, очень хорошей и доброй, но недовольной сыном: он до сих пор не женат, а матери хочется иметь дочь и нянчить внуков…
— Мы высоко чтим семью! — вздыхал офицер и глядел на Нину страдающими глазами.
Вскоре на кухоньку, где жила семья Нины, зачастили соседки, а то и вовсе незнакомые люди с просьбами. Один просил устроить сына на работу в городе, другая — походатайствовать за больную дочку, которую направляют на рытье окопов.
— Но почему вы обращаетесь к нам? — удивилась мать, услыхав первую просьбу.
— Ну так как же? — теребя пальцами подол, смущенно сказала просительница. — Ведь дочка-то ваша… Мы же знаем…
— Что вы знаете? — испуганно воскликнула мать. — Что?..
— Да уж… — сказала просительница. — Ой, я не сужу! Не сужу!.. Но уж помогла бы своим-то!
— Уходите! — сказала мать. — Моя девочка ни в чем не виновата! Слышите? Ни в чем! Если ее оклеветали…
— Ведь я ничего, — сказала просительница. — Голубушка! Я ж понимаю!.. Милая! Я ж не сужу!.. Да ведь чего ей стоит-то? Одно словечко скажет, и все! Небось не откажет ей…
— Уходите! — крикнула мать.
Просительница поджала тощие губы.
— Гоните? Та-а-ак… Ну, благодарствую… Очень, значит, хорошо!
Она ушла и, наверное, со злости наплела три короба сверх того, что слышала от таких же сплетниц, как она сама. Но поток просителей не иссякал. Только теперь начали приходить с подарками.
В маленьком домике подарков не принимали. Нина пыталась помогать людям и без подарков. Но когда ей удалось несколько раз помочь, молва окончательно утвердила за ней славу немецкой девки.
— Брось! Даром бы они ничего делать не стали! — услышала однажды Нина пересуды ожидавших ее просительниц. — А лейтенант энтот, видно, на баб слабоват, вот и не может хахальнице отказать…
— Уж это как бог свят! — поддержали бабьи голоса.
Каждый день на бирже Нина видела Валю. Та ничего не скрывала, прямо говорила, что живет с немецким комендантом. У нее появились модные туфельки, платья, духи. Но Валя завидовала Нине:
— Мой дурак женат. А тебе опять счастье! Уедешь к своему Генриху в Майнц, королевой заживешь!