Потерянный рай
Шрифт:
Я пожалел, что у нас нет пирог.
– А что изменилось бы? – возразил Тибор. – Пирога следует вдоль береговой линии и ползет медленнее пешехода.
– Пирога могла бы доставить нас прямиком на место.
– Вовсе нет! На глубине они становятся непослушными. Если бы на них можно было пересечь Озеро, чужаки приставали бы к нашему берегу. Опасность грозила бы отовсюду! Нам приходилось бы расставлять наблюдательные посты не только со стороны суши, но и с воды. Но ведь обычно мы не подвергаемся нападениям с воды.
Панноам пристально посмотрел
– Обычно…
Лицо его омрачилось тревогой. О чем он думал?
Через пять дней трудного перехода – скалы, заросли ежевики, осыпи и снова ежевичник – мы очутились на берегу, полностью лишенном растительности; он высился напротив того, что мы покинули.
– Поищем дорогу.
– Какую дорогу?
– Не ту, что бежит вдоль берега, а ту, что из воды выходит.
Не успел Панноам произнести эти слова, как Тибор воскликнул:
– Вот она! Вот!
Мы поспешили к нему. Он обнаружил вырубленную тропу, спускавшуюся с высоты и уходившую под воду.
Отец тотчас спрыгнул в темную воду и, осторожно перемещаясь, пытался на ощупь отыскать вырубленные в камне ступени.
– Да, нашел. Ступени.
– Невероятно! – возбужденно прошептал Тибор. – Как и на противоположном берегу.
– Что же получается? – удивился я. – Здесь древние люди проделали такую же работу? И зачем?
Панноам посмотрел на меня:
– Давайте подумаем. Никто не станет рубить камень под водой, тем более на такой глубине, где ничего не видно. Лестница спускается глубже моего роста, а я довольно рослый.
Мы помогли ему выбраться на берег. Он в изнеможении лег на камни:
– Случилось то, чего я опасался.
– Ах, отец! О чем ты тревожишься? По эту сторону Озера жили такие же балбесы, что и по ту.
Панноам посмотрел себе под ноги и сквозь зубы проговорил:
– Начнем с того, что они не были балбесами. И потом, это не другой народ: здесь жили те же люди.
– То есть?
– Берегов не было.
– То есть?
– И Озера не было.
– То есть?
Панноам поднялся с земли и посерьезнел:
– Дорога, вырубленная в камнях, начиналась там, в нескольких днях пути, и кончалась здесь. Путь пролегал по суше. Здесь было не Озеро, а каменистая долина. Затем потоки воды перекрыли проход. Некоторые из наших сельчан в такое не верят… Но береговая линия меняется. То, что мы видим сегодня, – это не начало, а продолжение.
– О чем ты, отец?
– Вода продолжает подыматься.
У него перехватило дыхание, веки задрожали. Я испугался, что он потеряет сознание; но он стоял, устремив взор в озерную даль. Потом прошептал:
– Если вода продолжит подыматься, то до каких пор?
И в тот миг мне стала понятна отцовская тревога.
Когда мы вернулись, сельчане встретили нас как героев. Дети радостно бежали нам навстречу, женщины восторженно кричали, мужчины выстукивали своим рабочим инструментом приветственные ритмы, потом все выстроились в живую цепь до самого дома Панноама и хлопали в ладоши.
Но что же столь необыкновенное нам удалось сделать? Мы с отцом возвращались с неразрешенной загадкой, Тибор – с тремя мешками образцов; ничего впечатляющего, что имело бы мгновенные последствия…
Сельчане пережили несколько атак Охотников, одиночек и банд; и вот, измученные и обеспокоенные, они радовались возвращению семи воинов и вождя. Едва завидев Панноама, они возликовали: он был воплощением успеха, опорой и защитой нашего деревенского сообщества, и его отлучка всех растревожила. Я шел вслед за отцом, открывавшим наш кортеж, и сознавал, что для меня будет серьезным испытанием наследовать ему, когда придет время.
Мина была мне несказанно рада – она прильнула ко мне, потом потчевала изысканными лакомствами: хлебом с лесными орешками, испеченным на раскаленных камнях, и отваром шиповника. Я поведал ей несколько эпизодов из нашего странствия, она выслушала их, не проронив ни слова; она покачивала головой и едва следила за моим рассказом, с нетерпением ожидая, когда мы уляжемся на циновке и еще раз попробуем сделать ребеночка. После трехнедельного воздержания я охотно на это согласился.
На следующий день Нура совсем иначе слушала мой рассказ: требовала все новых подробностей, живо на них реагировала, спорила, засыпала меня вопросами, возвращалась назад, бросалась вперед и даже выудила из меня сведения, разглашать которые мне было не велено. Если мой рассказ Мине был коротким вымученным монологом, который то и дело прерывался ее потчеванием, то с Нурой у нас вышел бурный диалог, страстный, увлекательный, который растянулся на весь день, а к вечеру мы были измотаны и совсем ошалели от восторга.
Признаюсь, домой я тащился с неохотой, представляя себе, что меня ждет: Мина, ее покорность, тусклый взгляд, вялое томление, этот тоскливый ритуал. Если во время похода я осознал всю пресность своей супружеской жизни, то наша встреча лишь обострила этот недуг.
Я подступил к отцу с просьбой без промедления со мной поговорить.
– Здесь?
– Где хочешь, отец! Лишь бы с глазу на глаз.
Он машинально увлек меня под Липу справедливости. Потемневшие в сумерках окрестные холмы казались притаившимися зверями, готовыми к прыжку. Сизый туман затянул Озеро, над ним клочьями повисли облака. Нарушая тишину, вдали заухал филин.
Я пустился с места в карьер:
– Отец, я хочу взять дочь Тибора второй женой.
Он вытаращил глаза. Озабоченный подъемом воды, он не ожидал, что я заговорю о домашних делах. Он смерил меня снисходительным взглядом, недовольный, что я так некстати отвлекаю его от насущных дел.
– Зачем тебе вторая жена?
– Ты знаешь, отец.
– Я?
– Хотя и не желаешь об этом говорить.
– Не пойму, о чем ты.
– Мина не может родить здорового ребенка.
Враждебность отца исчезла. Плечи его поникли, он обмяк. Я задел больную тему.