Потерявший веру
Шрифт:
«Пока нет».
Её тело оседает и дергается от отголоска произошедшего. Её спина медленно опускается на поверхность скамьи, когда твёрдая дуга, сотворённая из её гибкого тела, медленно расправляется под весом усталости. Обе её руки и ноги ослабли из-за ограничений, и её голова медленно крениться в бок, и струйка слюны стекает из-под красного шарика-кляпа, вставленного в рот и широко его раскрывающего. Слюна собирается в небольшую лужу, прежде чем скользит по её коже и стекает на пол, оставляя на ней вязкий след.
Нижняя часть её тела продолжает судорожно сжиматься. Её подтянутый живот бьётся в конвульсиях с каждым
Я скрываю дрожь, что мчится вниз по моему позвоночнику и оседает в яйцах, так что я делаю длинный шаг вперёд и провожу кончиком указательного пальца по её бедру и дальше вниз по внешней стороне ноги. Она визжит от прикосновения. Её тело подвергалось сверхстимуляции в течение многих часов, заставляя превратиться это одно малюсенькое прикосновение по ощущениям в молнию.
Я улыбаюсь улыбкой Хантеров, и её мутные зелёные глаза расширяются от вида моих зубов. Я, вероятно, выгляжу диким, и она мягко хныкает и пытается шевелить твёрдый резиновый шар, который жёстко растягивает её губы так, что их уголки потрескались, обнажая тонкие полоски вино-красной крови.
Я облизываю мои губы, её вкус на моём языке, конечно, станет первым удовольствием в моём предстоящем неограниченном «шведском столе».
Мои глаза отрываются от неё, и я осматриваю задворки комнаты, мой пристальный взгляд отслеживает тени. Тени, что двигаются, голосят и хныкают. Тени, которые переходят из одной формы в другую, чтобы заставить себя казаться меньше. Тени, которые цепляются за холодные голые стены, вжимаясь в грубую поверхность, пытаясь сбежать от моих прочтений.
Но они не смогут сбежать. Они принадлежат этому месту. Они принадлежат мне. И я буду играть, ломать и трахать каждую из них, пока они не станут бесполезны.
Начиная с этой.
Я запускаю руку в её запутавшиеся, грязные светлые волосы и тяну.
Она издаёт звук как ягнёнок, но тут же замолкает, когда я начинаю шептать ей в ухо:
— В какую дырку ты любишь? В ту, что сейчас сгорает в огне от жара после дюжины оргазмов? Или ту сморщенную и тугую, что опаляет жар. Ту, что ждёт, чтобы мой член широко ее растянул?
Я пробегаю кончиками пальцев по напряженной коже ее рта, проводя по сухим трещинам на губах и ища контрастирующие места влажности.
Я нахожу струйку слюны, стекающую из уголка рта, и использую её, чтобы смазать плоть вокруг её кляпа.
— Или я могу взять тебя сюда и оттрахать твоё сухое горло. Держу пари, ты выпьешь меня так, как будто я вода в выжженной пустыне. Не так ли, дорогая?
Я поднимаю голову и смотрю вниз на неё. Её зрачки расширены, ноздри раздуваются с каждым дыханием. Вибрации всё ещё мучают её тело, переходя от неё ко мне. Они ползут вверх по моей руке как армия муравьёв, проникая в кожу через мои жадные пальцы, когда они автоматически напрягаются в её волосах.
— Как это произойдёт, дорогая? Я позволю тебе выбрать.
Она не отвечает… о, да — она же не может.
Её глаза моргают, а её душа умоляет, но ничего, помимо гортанного стона, не слетает из её губ, резиновый шарик-кляп видоизменяет его в слабый раненный звук, тот, который ты ожидаешь услышать от умирающего животного.
La petite mort — маленькая
Я ощущаю, как она снова приближается к ней, когда я сначала расстегиваю мой ремень, а затем кожаную упряжь на её кляпе.
Чистая случайность, что мне приходиться думать во французских выражениях об оргазме, который обрушивает свое воздействие на тело Марго, и это простое совпадение заставляет меня улыбаться, позволяя единственному дыханию наполнить её лёгкие.
Она задыхается и втягивает неограниченный воздух, пока всё её тело трясётся, но прежде чем она смогла завизжать из-за своего болезненного освобождения, я щёлкаю рычагом сбоку скамьи, и поверхность под её головой падает. Её голова обрушивается вниз, потому что ничто её не поддерживает, её шея неудобно растягивается, а рот широко открывается из-за комбинации шока и тихого вскрика. Но прежде чем она успевает снова моргнуть, её лицо уже в моих руках, и я погружаю член прямо до задней стенки её горла.
Внезапное вторжение в её натруженное криком горло заставляет её бороться со своими путами, её глаза до невозможности широко открыты, а горло очаровательно бьётся в конвульсиях вокруг моей длины, пока я душу её без предостережения. Мне даже не нужно двигаться, так как она неумышленно доит меня своими внутренними мышцами. Мой длинный, толстый член практически виден под тонкой кожей её горла, разрывающегося от заполнения.
Марго корчится и ничтожно хрипит, но у неё нет выбора. Её тело прижато к моей скамье, и её дыхательные пути заблокированы моим членом. Я всё ещё сопротивляюсь настоятельному призыву начать толкаться, когда использую единственный палец, чтобы провести по линии моей широкой головки, вжимая кончик ниже и пробуждая её глотательный рефлекс. Ощущение чистого экстаза, объединённого с визуальной демонстрацией моего члена глубоко в её горле — спрятанного под напряжённой плотью, но всё же полностью видимого — подталкивает меня всё ближе и ближе к краю.
Я немного дольше борюсь с темнотой, упиваясь моментом, когда её тело перестаёт бороться.
Je t’en prie. Je t’en supplie. Je t’implore. Jetepleure (прим. фр. Пожалуйста. Я тебя умоляю. Молю. Плачу), — я могу вообразить её мольбы. Моя симпатичная, французская девочка, которая захотела прогуляться на тёмную сторону, но всё же никогда не представляла, насколько эта сторона темна во мне. Но кто может её в этом винить? Я выглядел соответствующе. Хорошо скрывал свой облик. Но когда моя маска слетает, кусочек за кусочком, с каждым дерганьем её голого тела и каждым сокращением её горла, — Люк Хантер отслаивается от моей кожи, как старый лак, выставляя реального человека — монстра, который жаждет развращенности и разрушения.
И теперь она может меня рассмотреть.
Она может увидеть каждую мою часть, и я знаю — это грандиозное зрелище.
Моя маска снята, мой плащ нормальности отвергнут, и она видит меня, и этого достаточно, чтобы отправить её за край «маленькой смерти» и чтобы умолять о смерти.
Пока её пальцы слабо подёргиваются, а её тело отказывается от борьбы, я делаю два зверских толчка бёдрами в её слабеющий рот, вытаскиваю и спускаю моё освобождение на её бледную кожу и синие губы, раскрашивая её моим семенем, как извращенный шедевр.