Потомокъ. Князь мертвецов
Шрифт:
Глава 3
Ранний визит княжича
– Аркадий Валерьянович! Митя! – Урусов поднялся им навстречу из кресла.
– Душевно рад, Петр Николаевич! Не желаете ли позавтракать? У нас новая кухарка – гречанка. Просто чудо что такое!
– Не сомневаюсь. Одно из достоинств здешней губернии – множество народов сюда съехались, все со своей кухней: тут тебе и армянская, и татарская, и греческая, и испанцы с немцами отметились. В любом помещичьем доме такое подают, что и в лучших ресторациях Петербурга не попробуешь. Однако вынужден отказаться. Я пришел выполнить обещание, данное Дмитрию еще до варяжского налета. –
– И что же вы обещали моему сыну?
Отец улыбался. Улыбался благожелательно, с душой и явной симпатией к своему лучшему сыскарю, да еще и происходившему из Кровной Знати, улыбался, как хозяин – приятному гостю… И только тот, кто знал его хорошо, заметил бы, что под добродушной любезностью прячется острая, словно заточенный клинок, настороженность. Митя вдруг почувствовал, будто под ребрами точно комок льда намерз. Урусов ведь ничего не понимает! Княжич, он такой… княжич! Пусть и слабая, но Древняя Кровь! Привык, что Кровные, пусть даже малокровные, вроде него, – намного сильнее и опаснее обычного человека. Кто может угрожать одному из Кровных Внуков Симаргловых, способному натравить на врага хоть зверя, хоть птицу… кроме такого же Кровного Внука другого Великого Предка? Уж точно не отец – сын городового, пусть и выслуживший дворянство. Урусов чувствовал себя в безопасности: так чувствует себя в безопасности ребенок, не зная, что под его кроватью неспешно и неслышно струится готовая к броску гадюка!
– Петр Николаевич обещал отвести меня к лучшему здешнему портному, – торопливо выпалил Митя, отчаянным волевым усилием заставляя себя остаться на месте, а не метнуться между отцом и княжичем.
– Вы лично собираетесь заниматься гардеробом моего сына… ваша светлость? – Отец вопросительно приподнял брови – точно гадюка приподнялась на хвосте.
– Мы с Митей вместе дрались с виталийцами, прикрывая гимназисток. Если мой боевой товарищ нуждается в такой мелочи, как рекомендовать хорошего портного… – Урусов изобразил сложный жест, без слов говорящий о том, что боевой товарищ – это очень много, хороший портной – вовсе не мелочи, но Урусову не в тягость, а ссориться с начальством он, конечно же, не желает… но только при условии, что начальство не будет зарываться! Всего-то едва заметно расправил плечи, повернул голову, приосанился… и вот уже не подчиненный взирает на начальство, и даже не княжич Древней Симаргловой Крови глядит на простолюдина, а боевой мангуст припал к земле, готовый атаковать змею.
Митя сусликом застыл между ними, переводя взгляд с одного на другого…
Сусликом! Змея, мангуст, суслик… Хорошо хоть не хорек! Тьфу, Великие Предки, а все Урусов с его Силой! А еще малокровным считается, С-с-симарглыч, Повелитель Зверей и Птиц!
Митя аккуратно выдохнул – недостойно светского человека дышать шумно и заметно, даже если только что стряхнул с себя морок, навеянный чужой Древней Кровью.
Отец… отец тоже вздохнул – шумно, не стесняясь, его грудь ходила ходуном, на миг он оперся на спинку кресла и тут же выпрямился, не сводя с Урусова тяжелого испытывающего взора – так что княжич едва заметно подался назад, будто хотел испуганно попятиться и с трудом удержал себя от этого. И поглядел на отца изумленно!
– Боевой товарищ, говорите… – недобро прищурился отец.
Мите вдруг стало жутко.
Набег виталийцев сделал Митю героем. Одним из тех, кто с оружием в руках встал на защиту
Отец тоже был занят. Ловил мародеров и тех немногих виталийцев, что сумели удрать. Вел допросы. Единственный, кому он не задал ни единого вопроса, был сам Митя, легкомысленно списавший отцовское молчание на ссору, и… радовался еще, дурак! Только сейчас, поймав напряженный отцовский взгляд, Митя задумался. Его отец. Мастер допросов. Способный вывести на чистую воду хоть Великого Князя, хоть мазурика… Запутать в собственных словах, подловить на неточностях, узнать скрытое, просто сличив допросы сообщников и свидетелей…
Как много за этот месяц отец успел узнать и понять? И о чем – догадаться?
Митя истово, от всего сердца взмолился, чтоб отцу было не до него! Пусть отец думает о долге, о службе, о чем угодно – но только не о нем! И тут же с ужасом понял: безнадежно! От разоблачения его спасало то, что другие жители города видели только свой, маленький кусочек произошедшего. И лишь к отцу в руки неизбежно должны были сойтись все нити. Площадь. Сын на площади. Мертвецы восстают на площади.
И тогда совсем по-другому выглядит прошедшие полтора месяца и каменное отцовское молчание!
Митя прикусил щеку изнутри – ему понадобилась вся воспитанная салонами Петербурга выдержка, чтоб не кинуться к отцу, не вцепиться обеими руками в лацканы его сюртука и не заорать: «Что ты знаешь? Что ты об этом думаешь? Что ты думаешь… обо мне?»
– Что ж… – Негромкий голос отца разбил воцарившееся в комнате молчание. Он оценивающе поглядел на Митю, затем на Урусова и криво улыбнулся: – Я рад, что у сына есть товарищи, тем паче – боевые. Развлекайтесь… – коротко кивнул, повернулся на каблуках и вышел.
– Митя… Успокойтесь. – с принужденным смешком сказал Урусов. – Вы в лице переменились…
Митя бросил быстрый взгляд в зеркало над камином: из круглого стекла на него пялилась рожа скелета с горящими в пустых глазницах огнями.
Он рвано выдохнул, закрывая лицо руками:
– Как думаете… отец видел?
– Не слепой же он, право слово! – одновременно с досадой и сочувствием буркнул княжич.
Митя сдавленно застонал.
– Мы идем? Или предпочтете отложить?
Митя медленно отвел ладони от лица. Выпрямился до хруста в спине. И гордо задрал подбородок:
– Конечно же, идем!
Все же сегодня – самый важный день его жизни! Ничто его не остановит! И он решительно направился к выходу.
– Спасибо, милая. – Урусов улыбнулся, принимая шляпу и трость у Маняши.
Горничная повернулась подать Мите его вещи, и тут вынырнувшая невесть откуда Леська аккуратно отодвинула Маняшу бедром и протянула Мите его шляпу и перчатки. С реверансом. Таким почтительным, таким трепетным, что это уже выглядело форменным издевательством! И где только научилась?