Потомокъ. Князь мертвецов
Шрифт:
Рот наполнился голодной слюной – Мите потребовалась вся светская выучка, чтобы переложить себе на тарелку всего пару ломтиков свинины и сыра, подавив непристойное желание навалить всего и побольше.
– Всё же я не знаю… – протянула тетушка, провожая ломтики таким взглядом, будто Митя нагло стащил сыр с ее собственной тарелки. – Не кажется ли тебе, Аркадий, что это слишком остро? И непривычно… А все непривычное вредно для желудка!
– Ох, Людмила, к чему только не приходилось привыкать моему желудку! – хмыкнул отец, с явным удовольствием отправляя к себе
Если отец имел в виду переваренную размазню, которой их пичкала тетушка в первые дни после приезда, то привыкнуть к ней решительно невозможно.
– Тем более надо поберечься, – покачала головой тетушка и тут же прикрикнула на потянувшуюся к блюду Ниночку: – Это не для детей! Ешь вон кашу!
– А Митька взял! – обиженно пробубнила Ниночка. – И этот тоже…
Тетушка скользнула неприязненным взглядом по тарелкам Мити и Ингвара, но ничего не ответила, лишь нервно скомкала салфетку.
– Да и как мне называть эту новую кухарку? Гошей?
– Ты вполне можешь звать ее Георгией, – невозмутимо предложил отец.
Полная черноглазая гречанка Георгия появилась в доме две недели назад. Просто рано утром вошла во двор особняка на Тюремной площади, волоча нагруженную продуктами корзину. «Это ваш кириос кухарку ищет?» – равнодушно глядя на сунувшегося наперерез сторожа Антипку с высоты своего немалого роста, спросила она и, не дожидаясь ответа, направилась прямиком на кухню. Через час Антипка и обе горничные – Маняша и Леська – уже драили сковородки, чтобы те соответствовали строгим требованиям кирии Георгии. Сама Георгия тем временем мариновала телячьи медальоны, с молчаливой величественностью античной статуи игнорируя тетушку, пронзительно вопрошающую, что та себе позволяет и кто ее прислал.
Вечером, когда из присутствия вернулся отец, выяснилось, что кухарку отыскал он, и не где-нибудь, а в тюрьме, среди посаженных за долги. Тетушка была возмущена в первую очередь тем, что обитательница тюрьмы наверняка научит плохому обеих горничных. Насчет Маняши Митя уверен не был, ее тетушка привезла с собой, а Леську он притащил в дом сам и точно знал, что та раньше промышляла мелким воровством. Осведомлять об этом тетушку он не стал, а пошел в столовую, к уже накрытому обеденному столу. Те самые медальоны пахли завораживающе, а Ниночка извертелась от нетерпения в ожидании десерта, и… Георгия осталась. «На испытание с урезанным жалованьем! – как величественно объявила тетушка. – Поглядим, как ты справишься!»
Пока, несмотря на постоянное недовольство тетушки, Георгия справлялась превосходно.
– Если бы она хотя бы не вела себя так, будто все лучше меня знает! – жалобно протянула тетушка. – И ведь совершенно не слушает! Я ее хотела научить овсяный кисель варить…
Ингвар закашлялся. Митя посмотрел на него с превосходством, плеснул в стакан лимонной воды и протянул бедному невоспитанному плебею. Сам Митя в тот момент омлет отрезал, так даже не обронил. Настоящая светская выучка способна преодолеть даже тетушку, грозящую овсяным киселем.
– Спасибо… – Ингвар судорожно припал к стакану и выпил его в пару крупных глотков.
– Тетушка, могу я попросить у вас чаю? – ласково протянул Митя.
Восседающая у самовара Людмила Валерьяновна выпрямилась оскорбленно, смерила Митю негодующим взором и… позвонила в колокольчик.
– Налей баричу Дмитрию чаю, – сухо приказала она вбежавшей на звонок горничной.
Леська, та самая девчонка, подобранная Митей в фабричном бараке, мелкими шажками проследовала мимо него к самовару. Бедра, обтянутые ладной темной юбкой, едва заметно покачивались, белоснежный накрахмаленный бант от завязок фартука торчком стоял над попой, волосы, чисто вымытые и собранные в высокую, украшенную наколкой прическу приоткрывали нежную шею. Манерно отставив мизинчик, Леська повернула краник самовара. Бережно донесла чашку с блюдцем до Мити и… со стуком водрузила чашку перед ним, так что чай выплеснулся, разведя на блюдце небольшое коричневое озерцо.
– Ох! – Леська с нарочитым испугом вскинула руки к щекам. – Извиняйте, паныч! Такая я неуклюжая, несграбная такая… – и всхлипнув злорадно – да-да, она всхлипнула фальшиво и явно злорадно! – кинулась вон из столовой.
Митя вздохнул и отпил – с мокрого донышка чашки капало.
«Никто меня не любит, все на меня обижаются… Что-то в этом есть привлекательное – быть главным злодеем в доме!» – и он украдкой показал чахнущей над кашей Ниночке язык.
– Мама, а Митька рожи корчит! – мгновенно наябедничала девчонка.
На Митю оглянулись: отец – устало, тетушка – подозрительно. Митя лишь удивленно дрогнул бровями и жестом утомленного светского льва снова поднял чашку.
– Он правда… – расстроенно выдохнула Ниночка.
Тетушка посмотрела на дочь строго, отец попросту отвернулся, и только во взгляде Ингвара – честном взгляде природного германца – тлела укоризна. Хоть малость, а приятно. Митя удовлетворенно улыбнулся и вновь принялся за омлет.
Дверь открылась, и внутрь сунулась встрепанная голова Антипки.
– Извиняюсь за беспокойство, барин… Там это… барин Урусов пришли и ожидают.
– Неужели господин Урусов не может без тебя обойтись? В конце концов, это он твой подчиненный, а не ты – его! – возмутилась тетушка.
– Княжич, Людмила… – негромко обронил отец.
– Что?
– Он княжич Урусов. Я уверен, что зря бы его светлость меня беспокоить не стал.
– А он того… и не велел! Беспокоить! – радостно откликнулся Антипка. – Он до барича Дмитрия пришел.
– Дмитрий? – Отец удивленно оглянулся.
Отчаянно стараясь не показывать неуместной поспешности, Митя убрал салфетку и поднялся.
«Сегодня самый важный день моей жизни! Самый важный…» – стучало в висках.
– С вашего разрешения, тетушка… отец… – Он коротко поклонился и выбрался из-за стола.
– Что ж… Выйду, хотя бы поздороваюсь… – В глазах отца мелькнуло любопытство.
«Ты же на меня злился! Не разговаривал! Неужели еще хотя бы на один день тебе зла не хватит?» – уныло подумал Митя, направляясь к гостиной.