Потомокъ. Князь мертвецов
Шрифт:
Беда, что этих глиняных кукол много. Достаточно. На всех.
Бухающие шаги слышались за спиной. Земля содрогалась, подпрыгивала, норовя сбросить с себя человека, как норовистая лошадь. Он мчался во тьму, ломился сквозь стены ковыля, раздвигая их грудью, как волны. Колючие тугие стебли цеплялись за штаны, за рубаху, будто пытались задержать. Он вскрикивал и бежал снова, упал, вскочил, будто его подбросили, и опять побежал… Земля тряслась все сильнее, буханье слышалось все ближе. Только не оглядываться, не оглядываться, надо бежать, не…
Конечно же, он оглянулся. Голем возник за спиной, так близко –
Выскочил! Пальцы голема сомкнулись на пустоте, звучно стукнули. Человек снова побежал – закладывая петли, как заяц, он метался туда-сюда… Грудь его вздымалась, он судорожно хватал ртом воздух… Как… это… могло… случиться? Все… было… продумано…
В боку вспыхнула острая боль. Отчаянно запекло в груди, ноги заплелись, и он кубарем полетел на землю. Попытался встать, хоть на четвереньки, хоть… Пополз – быстро-быстро перебирая ногами, но шаги все приближались! Громадные глиняные ножищи протопали мимо… и встали – он едва не уперся в них лбом.
Захлебываясь слезами, человек шарахнулся, завалился на спину, замахал руками, будто голубя отгонял:
– Уйди, уй…
Увидел нависающее над ним глиняное лицо с пылающими глазами, потом небо над ним потемнело… и громадный кулак вмял его в землю.
Голем наклонился. Подхватил убитого за ногу и поволок обратно к насыпи. Шуршал ковыль, тело подпрыгивало на кротовинах, и следом тянулась кровавая полоса.
На насыпи валялись трупы. Големы плотным кольцом смыкались вокруг, Пахомов увидел медленно приближающиеся к нему кровавые глазищи, заорал…
Ему на спину рухнула тяжесть, он заорал снова, в спину вдавилось что-то острое, и каббалист, коленями стоя на нем и на Карташове, зачастил:
– Omelasteb hanohkemah tte madaah rester Zeav… [1]
Лапища голема замерла, задергалась рывками – туда-сюда… Окружающие их со всех сторон пылающие глазищи мигнули… еще мигнули… и еще… Замерцали быстро-быстро… Големы поводили головами, будто вслушиваясь в долетающие до них слова, потом начали едва заметно раскачиваться и наконец замерли. Огни в глазницах еще раз вспыхнули и стали затухать, как угли в камине, превращаясь в тусклые темные головешки.
1
Предположительно (очень предположительно!) эта фраза произносилась при создании големов. Сейчас каббалист произносит ее наоборот: Veaz yetser haadam ett hamekhonah betsalemo (ивр.). – «Человек создал машину по своему образу и подобию». – Здесь и далее примеч. авт.
Неподвижные големы стояли кольцом вокруг насыпи, как громадные глиняные статуи.
Бух-бух-бух! Последний голем вышел из темной степи, волоча за собой человеческое тело.
Небрежно уронил его поперек насыпи и тоже замер рядом с товарищами.
Каббалист судорожно захрипел и откатился в сторону, шумно дыша. Пахомов еще подождал мгновение, приподнялся, опираясь на дрожащие руки, взвыл
– Шмуэль… Бенционович… – Слова из пересохшего рта выходили с трудом. – Вы… спасли…
– Себя я тоже спас. – Раскинув руки, каббалист лежал на насыпи и глядел то ли в небо, то ли на неподвижно стоящих вокруг големов. – Они бы нас убили…
– Кто… такие хоть? – выдохнул Пахомов и начал медленно подниматься.
Брошенный последним големом труп лежал совсем рядом, от него остро и противно пахло кровью, и… как бы ни хотелось замереть и не шевелиться, но надо вставать и убираться отсюда. А еще где-то под насыпью лежит бедняга-сторож, и хоть надежды почти нет, но вдруг и он жив?
– Узнаем, – прокряхтел каббалист и тоже с трудом поднялся. – Отпишем в главную контору, пусть разбираются, кто из соперников по железнодорожным подрядам на столь жесткие действия способен.
– Не стоит. Писать, – глухим голосом откликнулся Пахомов. Он стоял над последним убитым и смотрел, смотрел… В голове вертелась всего одна мысль: «Теперь я понимаю, почему его голос казался мне знакомым!»
Каббалист доковылял до Пахомова, ухватился за плечо – было больно, но инженер даже не дернулся.
– Нам всем конец… – обреченно выдохнул каббалист.
– Он сам… его люди первыми напали… – Пахомов понимал, что его слова звучат детским лепетом.
– Кто нас станет слушать? – с безнадежной горечью ответил каббалист. – Особенно меня…
– Значит… – Пахомов сглотнул. – Надо сделать так, чтоб никому ничего не пришлось объяснять.
Они посмотрели на лежащего без сознания Карташова, на тела, разбросанные по насыпи, и кивнули друг другу.
Глава 1
Череп в зазеркалье
– Сегодня самый важный день в моей жизни!
Он посмотрел в зеркало и с нажимом повторил:
– Самый важный день моей жизни! Сегодня!
И встретил собственный напряженный взгляд, в глубине которого прятались разом и страх, и предвкушение.
Бережно провел гребнем по тщательно уложенным темно-русым волосам, повернул голову, придирчиво оглядывая себя со всех сторон. В большом настенном зеркале отразился юноша неполных шестнадцати лет, не слишком высокий, хоть и низкорослым не назовешь, изрядно широкоплечий.
Дмитрий Меркулов, сын коллежского советника Аркадия Меркулова и Рогнеды, в девичестве кровной княжны Морановны из рода Белозерских, неприязненно воззрился на свое отражение. Черты собственного лица его устраивали – пусть они и не блистали особой красотой, но в них сквозило древнее благородство рода покойной матушки (по крайности, Мите хотелось так думать!). Зато в коренастой фигуре, увы, не было ни грана модных в высшем свете тонкости и изящества. Сполна сказывалось отцовское наследие. Отец нынче, конечно, человек значимый, потомственный дворянин и многих орденов кавалер, но происхождение имел вполне плебейское – отец его, Митин дед, был всего лишь городовым! О чем сам Митя предпочел бы забыть, только вот отец ни в какую не соглашался. И вспоминал, и говорил, и гордился, и от Мити требовал того же.