Потому что (не) люблю
Шрифт:
Вернулся в комнату. Кир всё так же сидел и делал вид, что ни хрена не понимает.
— Где она? — накинулся на него я.
— Кто?
— Жена моя!
— Ну… — пожал плечами, — не знаю.
Я зарычал и ломанулся из комнаты, но на пороге столкнулся с Маринкой. Кутаясь в плед, она так же щурилась от света и выглядела взволнованной.
— Что случилось?
Я глянул в коридор за её спину, увидел приоткрытую дверь комнаты, которую мы по привычке всё ещё называли детской. И тут же осенило. По венам всё ещё плескались отголоски взрыва, а я уже чувствовал себя полным дураком, но вместе с этим не отпускало ощущение, что случайности не случайны, и моя первая реакция была самой правильной.
Да ну, бред!
Рванул Маринку на себя, обнял так крепко, чтобы не смогла вырваться даже если очень захочет, чтобы знала, как я соскучился, истосковался… Но она поступила проще — зачем вырываться, когда можно просто не реагировать? И мои руки разжались сами собою. По внутренностям пополз ядовитый холодок раздражения.
— Я понимаю, что тебе плевать, — тихо, не глядя на меня, процедила она сквозь зубы, — но раз уж ты заявился под утро, то не мог бы и вести себя потише? Мне, например, рано вставать.
Повернулась и, подобрав метущий пол подол пледа, пошла обратно в детскую. Я за нею.
Зайдя в комнату, плотно прикрыл за собой дверь, и подумал, вдруг, что всё сходится так ладно, что не подкопаешься! Даже эта комната, в которой я при всём желании не смог бы повысить голос. Идеальное убежище!
Здесь всё осталось так же, как в тот день, когда Владюшка уходил отсюда в последний раз: игрушки, плакаты на стенах, кеды под кроватью, небрежно брошенная на спинку стула футболочка, целая стая бумажных птиц на ниточках под потолком… Я был против этого музея, он высасывал из меня силы, каждый раз напоминая о трагедии, а Маринка наоборот — в любой непонятной ситуации сбегала сюда, словно здесь было её место силы, и на все мои увещевания отвечала лишь одно: для неё эта память священна, со всеми её горестями и радостями, и она не отдаст её никогда и ни за что на свете.
Сдерживаясь, сунул руки в карманы.
— Может, объяснишь, что здесь происходит?
Маринка села на расстеленную Владькину кровать, плед упал с плеча, и я увидел, что на ней не обычная ночная пижама, а полупрозрачный пеньюар из кружева ручной работы, который я дарил ей на пятнадцатилетие нашей свадьбы. Когда она надевала его в последний раз? Уже и не припомнить.
— Понятия не имею! Это ты устроил ор на весь дом, а не я.
— Не прикидывайся, — снова начал раздражаться я. — Что Кирей делает в нашей постели?
— Спит. Вернее спал, до того, как ты поднял ор.
— А ты?
— Что я? Я тоже спала, пока ты не…
— Маринааа… — угрожающе засопел я. — Ты прекрасно понимаешь о чём я.
Она усмехнулась.
— Ты примитивен, Магницкий. Если бы мы с ним решили переспать, то уж точно нашли бы для этого местечко побезопаснее. Не говоря уж о том, что для того, чтобы переспать — не обязательно ждать ночи и прыгать в койку…
«Тебе ли этого не знать» — померещился мне не договорённый ею хвостик фразы, но я отмахнул его, как обычную свою паранойю.
— Ну да. Или сделать всё наоборот напоказ, чтобы я чувствовал себя дураком и помалкивал даже при очевидном, да?
— Ты и есть дурак.
Прозвучало двусмысленно, но Маринка при этом была настолько привычно бесстрастна, что у меня даже вопрос про пеньюар застревал в горле. И жёг адским пламенем! Для кого она так вырядилась-то?!
— Ладно, тогда объясни, почему он спит в нашей комнате, а не в гостевой?
— Потому что в гостевой голые окна и солнечная сторона, из-за чего человек просыпался в четыре утра.
— Допустим. Тогда почему в нашу спальню, а не в любую другую?
— Потому что кровать самая удобная. Я просто хотела как лучше, прекрати истерику. И можно я теперь буду спать?
— Интересно… А я где должен был лечь, когда приеду? В холле на диванчике?
— В любой другой из комнат, — с лёгкой усмешкой парировала она. — К тому же, кто же знал, что ты приедешь сегодня?
— Я говорил!
— Ты говорил, что вернёшься к вечеру, а сейчас уже почти утро. И ты даже не соизволил взять трубку, когда я тебе звонила. — Демонстративно легла и, отвернувшись к стенке, укуталась в покрывало. — Всё, не мешай мне спать.
Вот так просто, фактически выставила за дверь. И от сонливой усталости у меня окончательно осталось только злое раздражение и жуткая тяга накатить чего-нибудь покрепче.
Внизу, заторможенно потягивая минералку, сидел взлохмаченный, помятый с бодуна Кирей. Я молча плеснул вискаря в два стакана и поставил один перед ним, но он не отреагировал, просто смотрел в стол перед собой и поигрывал желваками. Я так же молча проглотил свою дозу и снова потянулся к бутылке.
— А ты думал, она где? — спросил вдруг Кир.
— Ничего я не думал, просто устал, как собака.
— Да ладно? — в усмешке братана проскользнул сарказм. — И поэтому аж в душ её искать побежал? А чего не под кроватью?
Я помолчал. Было во всём этом что-то идиотское, но именно поэтому казалось неслучайным. А может, это просто у меня на фоне спермо токсикоза поехала крыша.
— Ты мылся женским гелем для душа? Ничего, что там рядом мужской стоит?
— А если я скажу, что не помню мылся ли вообще?
— И тебя не смутило, что она положила тебя в хозяйской спальне, при том, что в доме ещё пять комнат?
— И если скажу, что ни хрена не обратил внимания на то, куда меня отправили, потому что был хорошо датый?
— Где бухал?
— И с кем, да?
Я промолчал, он усмехнулся.
— С институтскими пацанами встречался, можешь проверить, если хочешь.
Я плеснул себе ещё виски.
— Ладно. Я просто психанул, извини.
— Нет, ты не просто психанул, Даныч. Ты на полном серьёзе решил, что я мог бы. — Залпом допил минералку, сполз с барного стула. — Давай спать, братан. Утро вечера мудренее.