Потому что потому
Шрифт:
– А географию?
– он не помнил, что изучают в первом классе, да и не знал: с тех реликтовых пор, как он сам перебрался во второй и пошагал дале. Министерство просвещения не дремало; программы, говорят, чуть не ежегодно меняются.
Новоиспеченный второклашка был, однако, упорен:
– Не-а...
Вадима осенило:
– Ну а физкультуру?!
Оказалось - попал.
– Еще как!
– оживился мальчик.
– Отлично!
– Вадим вновь почувствовал себя Песталоцци.
– Писать и считать не любишь. Но умеешь: приходится. А любишь физкультуру. Так и я. Природу рисую с удовольствием,
– Бывает, - по-взрослому согласился мальчик, сочувственно вздохнул. Значит, не нарисуете?
– Извини, брат.
– Тогда мы почапали, - старший не без усилия отцепил ладонь молчаливого соплячка от собственных трусов и бережно сжал ее в своей.
– Ладно?..
– Чапайте, чапайте, - с облегчением сказал Вадим.
Он еще малость поглядел, как бегут они по высокой густой траве: у младшего только голова торчит из-за зеленой стены, качается из стороны в сторону, а старший на бегу склонился над ним, шепчет чего-то: может, про неумелого дядю-художника, не любящего людей рисовать. А дядя-художник уже забыл о собеседниках, развернулся к этюднику, карандашом на картон замахнулся... И вдруг обмер. Натуры не было.
То есть, натура, конечно, была, но не вся. Поле имелось. Кусты и деревья, намечающие извилистую ленту реки, росли по-прежнему. Линия электропередачи исправно гнала ток по проводам откуда-то куда-то. Строения на горизонте виднелись. А вот цветы - центр этюда!
– исчезли. Напрочь. Как не цвели.
Запахло мистикой.
Как и положено в таких случаях, Вадим потянулся кулаком глаза потереть - скорее машинально, чем по необходимости: на зрение не жаловался. Но вовремя опомнился, крутанул голову назад: где эти двое? А двоих-и след простыл. Исчезли в траве по всем законам диверсионных действий.
Было ясно: налицо диверсия. Теракт. Двое малолеток, юные разведчики или - что понятнее и удобнее Вадиму - мерзкие шпионы-провокаторы отвлекли его внимание, затеяли глупый и долгий разговор, а основные силы врага втихую оборвали цветы.
Мистикой уже не пахло.
Вадим подивился: как же он ничего не слышал? Индейцев Они, что ли; наняли? Ирокезов, делаваров, сиу? Вожди краснокожих, черт бы их побрал...
Нет, но какая изобретательность! Это вам не ведро с водой, тут видна рука (вернее - голова!) талантливого организатора. Мыслителя. Кто он? Один из "адидасов"? Вряд ли... Нахальны, самоуверенны, балованны. Девица и мальки отпадают, очевидно. Значит, есть еще кто-то. Мозг клона. Посмотреть, бы на него...
Впрочем, в том, что посмотреть удастся, а точнее - придется, Вадим не сомневался. Нас много, сказал "адидас". Шестеро известны. Кто еще? И что ждет его через час? вечером? завтра?..
Жизнь обещала быть уже не беспокойной - трудной. Это Вадиму не нравилось.
Он не поленился, дошел до места, где десять минут назад росли цветы. Заметно было, что росли. Диверсанты не просто сорвали их - нахально и торопливо, но аккуратно срезали стебли - вон, срезы какие ровные!
– и унесли с собой. Поставят дома в вазы с водой на радость бабушкам и дедушкам: дескать, какие внучата заботливые. И не без чувства прекрасного...
Пейзаж был испорчен, но Вадим упрямо гнал карандаш по картону. Сам толком не понимая, кому и что он доказывает, писал этюд без цветов, хотя ради них сюда и пришел. Будь
Вадим остывал и, постепенно обретая способность рассуждать, поначалу думал только о мести. Просто жаждал отмщения. Можно было поймать кого-нибудь (например, "адидасов") и отлупить безжалостно. Или связать и раскрасить гуашью. Можно было пойти к родителям доморощенных ирокезов и нажаловаться. Можно было...
Впрочем, единственный вариант - разумный, достойный взрослого и мудрого человека - Вадим скоренько определил: не обращать внимания. Терпеть и быть тем не менее начеку. Пусть их... Наиграются - и надоест.
В таком лирическом настроении Вадим собрал свое хозяйство и, неожиданно довольный работой, "почапал" домой. После обеда гулял по окрестностям, искал натуру для будущих этюдов. Все время, однако, был в напряжении: ждал подвоха. Или Они выдохлись, или в Их планы не входили тотальные действия, но во время прогулки ничего не случилось, и Вадим счастливо - он уже так считал!
– вернулся на дачу, когда стало смеркаться, попил чаю с клубничным вареньем, найденным в шкафу, посмотрел по старенькому дедовскому "Рекорду" программу "Время" и молодежную передачу "А ну-ка, девушки!" и завалился в постель. Утро вечера не дряннее - старая поговорка, переделанная Вадимом на новый лад, как нельзя лучше подходила к ситуации.
Как только он погасил свет, за окном что-то ухнуло - утробно и жутко. Подумалось: закрыта ли дверь? Помнится, запирал на щеколду... Но не полезут же Они в дом в конце концов?.. Тут он Их всех, как котят, переловит и хвосты открутит. Вадим в темноте сладостно улыбнулся, представив, что Они сглупили и посягнули на него - спящего и якобы беззащитного. То-то будет шуму...
Но никто никуда не лез, и Вадим уже начал проваливаться в сон (это у него быстро выходило, снотворных не держал), как вдруг услыхал странный, пронзительно-протяжный вой. То есть вой этот Вадиму спросонья показался пронзительным, а когда он, резко поднявшись в постели, прислушался, то понял, что воют не так уж громко и, главное, где-то совсем рядом.
– Кто здесь?
– хрипло спросил Вадим.
Вой не прекратился. Кто-то (или что-то?) тоненько и заунывно тянул одну плачущую протяжную ноту: у-у-у-у-у...
Стало страшновато.
Вадим, намеренно громко шлепая босыми ногами по крашеным доскам пола, прошел по комнатам, не зажигая света. Внизу их было три, не считая террасы: гостиная, где расположился Вадим, огромная столовая, где обеденный стол напоминал своими размерами хороший бильярдный; и еще одна пустая, без мебели, совсем крохотная. Наверх, в спальню и мастерскую деда-покойника, вела с террасы крутая лестница, упиравшаяся в дверь, запертую висячим амбарным замком. Туда лезть казалось бессмысленным, тем более что обход владений четко показал: воют внизу. Причем слышнее всего в гостиной.