Потому что потому
Шрифт:
Помнится, покоробила тогда скоромная аналогия семнадцатилетнего юношу, чистого, аки горный хрусталь, но виду не подал, спросил только:
– А если будешь?
– Тогда не мни себя знатоком, молчи в тряпочку!
– Ярости у учителя всегда хоть отбавляй было, он и письму учил так же - только кнутом не порол.
– Какой ты художник, если не бросало тебя от любви к любви, пока настоящую не обрел, единственную... А к ней продраться нужно.
– Могло и сразу повезти...
– Не верю в "сразу"! Откуда ты знаешь, что повезло, если сравнивать не с чем? Я же говорю: это как с женщинами...
– И добавил, успокаиваясь: Придет время - сам поймешь. Только бы не поздно...
Тогда запомнил накрепко одно: про талант. Всегда неприятное отбрасываешь, отбираешь то, что сердцу любо. Так и жил, про талант помня, гладко жил. И в Строгановке ни вправо, ни влево его не бросало, шел как шел, и никто его за то не осуждал, наоборот - в пример ставили: мол, какова цельность натуры! Не то что у тех, кто сначала в одну крайность бросится, потом в другую, а в результате - ноль без палочки. И еще оправдываются: ищем, мол, себя. Поиск, товарищи, должен быть плановым. Не слепые котята - по разным углам тыкаться. Берите пример с Вадима Таврова! Равнение - на маяк!
Признайся, маячок, горд был этим?
Горд, горд, чего скрывать...
А что ж с некоторых пор сомнения стали одолевать? Что ж разговор этот давний с учителем из головы не идет, в подробностях крутится? Или свет у маяка ослаб, напряжение упало? Да нет, с напряжением - порядок, двести двадцать, как отдай. Только что-то светить некому...
Кстати, почему не женился, если уж поминать учительскую аналогию? Не нашел - на ком? Удобная отговорка... Возможностей - опять-таки "кстати" хватало, нечего скромничать, ни внешностью, ни умом Бог не обидел. И уж собирался пару раз - помнишь? Как не помнить... Но объективные причины. Одна из кандидаток, например, не туда, куда положено, посуду ставила или вот еще мебель любила переставлять: однообразие ей, видите ли, не нравилось, надоедало. Другая... Ну, ладно, о другой не будем, тут больно. Тут сам виноват. Хотя, впрочем, причины схожи...
Ты привык быть один, Вадимчик, привык спать один, утром в одиночестве просыпаться, завтракать, все ставить, куда положено раз и навсегда, работать привык один и допускал кого-то до себя и себя до кого-то лишь на время, на срок "от" и "до", самим тобой отмеренный. Хорошо это, а, Вадим?
А собственно, что плохого? Привычка - вторая натура, а натурой он и похвастаться может, цельностью и крепостью. Не натура - глыба гранитная...
Так что же эта глыбища, этот памятник себе трещинки стал давать? Нехорошо. Непорядок. Без малого три дня твое могучее терпение испытывают какие-то мамины детки, а ты уж - лапки кверху: бежать надо, работа не идет! А ведь не идет...
Резко встал, вгляделся в картон. Да, неудача. Не вышло, настроение подвело. Сегодня. Бывает. Завтра этого не будет... А этюд дрянь.
Подцепил на кисть черной краски, крест-накрест перечеркнул написанное. На сегодня все. Пошел обедать, отдыхать, валяться на траве. Как там у поэта: "Счастлив тем, что обнимал я женщин, мял цветы, валялся на траве..." Исключая женщин, счастье - впереди.
После пакетно-вермишельного обеда разделся до плавок, подобно тем клопам-лазутчикам, и улегся загорать посреди участка, благо солнце еще высоко было и пекло по-страшному. Улегся прямо на траву, на пузо, макушку белой кепочкой, предусмотрительно из Москвы привезенной, прикрыл - чтоб не дай бог тепловому удару не случиться! Приступил к чтению обнаруженного на террасе древнего номера "Науки и жизни", в коем задержался на статье про телепатию и телекинез - явления необъяснимые, а стало быть, вредные и ненаучные, по мнению автора статьи. Своего мнения на сей счет Вадим не имел, не думал о том ранее, а теперь
– Дяденька, а дяденька...
Он даже не сразу понял, что зовут именно его, только заслышав детский голос, затравленно встрепенулся: кто? где? зачем?
– Да вам я, вам, дяденька...
За забором стояла голенастая девчонка, похоже, малость взрослее старшего из давешних лазутчиков, специалистов по отвлекающим маневрам, лет, значит, десяти, тощая (таких в школе "шкелетами" кличут), под мальчишку остриженная, в коротком, до колен, сарафанчике, до такой степени выгоревшем, что первоначальный его цвет великий спец по колориту Вадим Тавров определить не брался. Может, желтый был, а может, коричневый. А может, и вовсе красный. Рядом с ней топтался некто Бессловесный, абсолютно голый, загорелый, с соплей под носом, с указательным пальцем во рту, росточку полуметрового или того менее, судя по некоторым небольшим признакам - мужеского полу. Год ему от роду - с ходу определил Вадим. Не было у него теперь занятия душевнее, чем на глаз определять возраст врагов.
– Ну, дяденька же...
– с раздражением повторила девчонка, не понимая: почему этот пожилой чудак в белой кепке сидит на траве, испуганно разглядывает ее и на призывы не реагирует. Совсем, что ли, со страху сдурел?..
– Слышу, не глухой, - сварливо сказал Вадим. Возможно, попади ему под руку книга Макаренко или Сухомлинского, он прочел бы в ней, что с детьми следует разговаривать ласково и вежливо. Но в растрепанном номере журнала "Наука и жизнь" о воспитании детей не было ни слова.
– Чего надо?
– Это мой братик, - девчонка потрясла голого субъекта за коричневую ручонку, и он, молчаливо соглашаясь, качнулся туда-сюда, не вынимая пальца изо рта.
– А мне-то что?
– спросил Вадим, заранее готовый к любой пакости и со стороны девчонки, и со стороны братика.
– Вам-то ничего, а мне каково?
– Девчонка опять потрясла брата свободной ладошкой - совсем по-бабьи, по-взрослому, подперев щеку.
– Забот с ним знаете сколько?
– Не знаю, - сказал Вадим и на всякий случай поглядел по сторонам: вроде никого кругом, спокойно.
– И слава богу, что не знаете, - закивала девчонка.
– Так я к вам по делу. Он вертолет на ваш участок запустил, а мамка за вертолет мне всыплет, ему-то что...
– Какой еще вертолет?
– взъярился сбитый с толку Вадим, даже встал. Какой вертолет, спрашиваю?
– Зеленый, - спокойно объяснила девчонка.
– С винтом.
– Знаю, что с винтом!.. А танка он сюда не запускал? Бомбы не бросал?
Орал и сам понимал, что смешон: на кого орет? Однако не мог остановиться и орал не столько на кого, сколько для кого - для себя надрывался, себя успокаивал, а точнее, подобно самураю, приводил в боевую готовность.
А девчонка, привыкшая, видно, ко всяким разным "закидонам" меньшого братца и умеющая его успокаивать не хуже тех же Макаренко с Сухомлинским, и тут терпения не утеряла.
– Танка не запускал, - ответила она на прямо поставленный вопрос. Танк дома остался, в ящике. А бомбы он делать не умеет. Пока. И я не умею... Вы уж позвольте зайти, забрать вертолет. Попадет ведь... А я заметила, куда он упал.
Вадим наконец сообразил, что девчонка имеет в виду какую-то летающую игрушку, а вовсе не военный вертолет, до винта набитый десантниками. Сообразил он это, и ему стало весело: докатился, брат, скоро грудных младенцев бояться станешь, мимо яслей пройти не сможешь - только с охраной.