Потоп (Книга II, Трилогия - 2)

Сенкевич Генрик

– Поедем в Силезию.

– Да, но как же пробиться сквозь шведов?

– По-шляхетски ли, по-мужицки ли, в седле ли, пешком ли – все едино, лишь бы пробиться!

– Да ведь времени на это уйму надобно…

– Времени у нас довольно. Но я бы рад поскорее…

Кемлич перестал удивляться. Старик был слишком хитер, чтобы не догадаться, что есть какая-то особенная и тайная причина этого предприятия, и тотчас тысячи догадок зароились в его голове. Но солдаты Кмицица, которым пан Анджей приказал хранить молчание, ничего не сказали ни самому Кемличу, ни его сыновьям о похищении

князя Богуслава, и старик решил, что скорее всего виленский воевода посылает молодого полковнику к королю с каким-то поручением. Он потому утвердился в этой мысли, что знал Кмицица как горячего сторонника гетмана и слышал об его заслугах перед князем: на все Подлясское воеводство прокричали о них конфедератские хоругви, ославив Кмицица извергом и предателем.

«Гетман доверенного человека посылает к королю, – подумал старик, – стало быть, хочет мириться с ним и отступиться от шведов. Знать, невмоготу ему стало терпеть ихнюю власть. Зачем же иначе было посылать к королю?»

Старый Кемлич недолго над этим раздумывал, у него совсем другое было на уме, он помышлял уже о том, какую бы выгоду извлечь из этого дела. Коль послужит он Кмицицу, стало быть, послужит и гетману и королю, а уж они-то не оставят его без щедрой награды. Милость таких владык пригодится и на тот случай, если придется держать ответ за старые грехи. К тому же, наверно, будет война, вся страна заполыхает, а тогда добыча сама пойдет в руки. Все это улыбалось старику, да и привык он повиноваться Кмицицу и по-прежнему боялся его как огня и в то же время питал к нему своего рода привязанность, которую пан Анджей пробуждал в подчиненных.

– Ведь тебе, пан полковник, – сказал он пану Анджею, – всю Речь Посполитую из конца в конец придется проехать, чтоб попасть к королю. Шведские гарнизоны – это пустое, города объехать можно, лесами пробираться. Беда, что и в лесах, как всегда в смутную пору, полно разбойничьих шаек, они нападают на путников, а у тебя людей мало.

– Поедешь, пан Кемлич, со мной вместе с сыновьями и челядью, вот и будет нас больше.

– Прикажешь, пан полковник, и я поеду, да только человек я бедный. Одна нужда тут у нас. Как же мне бросить все добро и крышу над головой?

– Коли сделаешь что – награду получишь, да и лучше вам ноги унести отсюда, покуда головы целы.

– Святые угодники! Что это ты говоришь, пан полковник? Да как же так? Что мне, ни в чем не повинному, может грозить здесь? Кому я стал на дороге?

– Знают вас здесь, разбойников! – ответил ему на это пан Анджей. – Была у вас деревенька с Копыстинским, так вы его зарубили, а потом от суда бежали и у меня служили, а потом угнали табунок, который я в добычу взял…

– О, Господи! Пресвятая Богородица! – воскликнул старик.

– Помолчи! А потом на старое логово воротились, стали рыскать кругом, как разбойники, лошадей угонять да добычу брать. Не отпирайся, я тебе не судья, а ты сам лучше знаешь, правду ли я говорю. Угоняете лошадей у Золотаренко – что ж, это хорошо, угоняете лошадей у шведов – и это хорошо. Но коли поймают они вас, так шкуру с вас спустят. Впрочем, это их дело.

– Очень хорошо мы делаем, очень хорошо, – сказал старик, – потому только у врагов угоняем.

– Неправда, вы и на своих нападаете, мне уже в этом твои сынки признались, а это просто разбой, позор для шляхетского звания. Стыдно вам, бездельники! Не шляхтой вам быть, а мужиками!

Покраснел при этих словах старый пройдоха.

– Обижаешь ты нас, пан полковник! Помним мы про наше звание и конокрадством, как мужики, не промышляем. Мы лошадей по ночам из чужих конюшен не сводим. Вот с луга угнать табунок или взять в добычу – это дело другое. Это дело дозволенное, и нет в том по военному времени для шляхтича ничего зазорного. А лошадь на конюшне – вещь святая, и сведет ее разве только цыган, жид или мужик, – не шляхтич! Мы этим, пан полковник, не занимаемся. Но война – это война!

– Пусть бы и десять войн было, ты можешь брать добычу только в бою, а ежели ты ее ищешь на большой дороге, разбойник ты!

– Бог свидетель, ни в чем мы не повинны.

– Но каши уже тут наварили. Короче, лучше вам уходить отсюда, потому рано или поздно не миновать вам веревки. Поедете со мной, верною службой искупите свою вину и доброе имя воротите. Беру вас на службу, а там и пожива будет получше, чем тут на лошадях.

– Поедем мы с твоей милостью, куда хочешь, и сквозь шведов тебя проведем, и сквозь разбойников, потому утесняют нас тут, сказать по правде, злые люди, – страшное дело. А за что? За что? За нашу бедность, за одну только нашу бедность! Может, сжалится Бог над нами и спасет от беды!

Старый Кемлич невольно потер тут руки, и глаза у него блеснули.

«Такое тут поднимется, – подумал он, – весь край будет кипеть, а тогда дурак только не попользуется».

Но Кмициц бросил на него быстрый взгляд.

– Только не пробуй изменить мне! – грозно сказал он. – Не выдержишь – один Бог спасет тебя от кары!

– Мы не таковские! – угрюмо возразил Кемлич. – Накажи меня Бог, коли мог я такое помыслить.

– Верю! – сказал после короткого молчания Кмициц. – Измена, она ведь горше разбоя, ни один разбойник такого не сделает.

– Что теперь твоя милость прикажет? – спросил Кемлич.

– Первым делом надо поскорее двоих гонцов послать с письмами. Нет ли у тебя расторопных парней?

– Куда ехать-то надо?

– Один к пану воеводе поедет, но самого князя ему видеть не надобно. Пусть отдаст письмо в первой же княжеской хоругви и воротится, не дожидаясь ответа.

– Смолокур поедет, он парень расторопный и бывалый.

– Ладно. Второе письмо надо отвезти в Подлясье, разыскать там лауданскую хоругвь пана Володыёвского и письмо вручить самому полковнику.

Старик хитро подмигнул и подумал про себя:

«Да вы, я вижу, на все стороны, и с конфедератами снюхиваетесь. Жаркое будет дело, жаркое!»

Вслух он сказал:

– Пан полковник, коли письмо не такое спешное, не отдать ли его кому по дороге, когда выедем из лесу? Множество шляхты помогает конфедератам, и всяк охотно отвезет им письмо, а у нас лишний человек останется.

– Это ты умно рассудил! – ответил Кмициц. – Оно и лучше, если письмо доставит человек, который не будет знать, от кого оно. А скоро ли мы выедем из лесу?