Потоп
Шрифт:
— А там, на холме? — Рокотов приложил ладонь к переносице и указал на холм, откуда недавно с позором бежал.
— Туда даже и не суйтесь, — испуганно и почтительно зашептала тетка. — Там думский депутат… забыла фамилию, они все на одну сытую рожу. Вспомнила: Боровиков! Тот самый, Касьян Михайлович. Охрана у него… ну, да, большая шишка. Редкий, кстати, случай, но правильный мужик. За город болеет…
Подобострастие странным образом чередовалось у нее то с презрением, то с неподдельным уважением.
— За который?
— За
Санкт-Петербург почему-то не пришел на память дачнице-огороднице.
— Спасибо, что предупредили, я теперь туда не пойду. Тем более, там наверняка повсюду частная собственность.
— Это раньше была сплошь государственная, — проявила необычную осведомленность хозяйка. — А вот при Горбачеве… при нем, проклятом, все и пошло.
«В том числе и твое строительство. Из бывших ты…» — подумал Влад.
Вслух он произнес другое:
— Ну а вы сами? — отважился поинтересоваться Рокотов. — У вас, я погляжу, домик тоже не захудалый, иначе я к вам бы и не подошел…
Тетка напустила на себя неимоверно важный вид.
— У сына фирма, — сказала она с гордостью.
— Не строительная? — Влад рискнул снова.
Тетка прищурилась.
— Нет! — сказала она победоносно. — Он у меня по компьютерам… Возит их из-за бугра. Из Финляндии. И еще холодильники.
— Ну, насчет вас у меня сомнений и не возникало, — тут же с готовностью закивал Рокотов. — Сочувствую, что придется жить в таком окружении…
— А что они нам? — пожала плечами тетка. — И потом: стерпится — слюбится…
В этом Влад как раз не сомневался ни секунды. Особенно хорошо это получится у сына…
— Так что же? — повторил он с энтузиазмом. — Они не купят, а вы?..
— А я куплю, — гордость тетки удесятерилась. — Повторите-ка, что там у вас есть? Плитка? Изразцы? Почем же?
— Я вернусь завтра или когда вы назначите, — твердо пообещал Рокотов. — Привезу образцы и проспекты. Вы выберете самое лучшее…
— Я здесь все время, — заверила его тетка, и Влад понял, что подвернулся редкий случай.
— Да! — ударил он себя по лбу, будто только что вспомнил. — Ведь у меня есть еще одно дело! Я заодно разыскиваю одного человечка, близкого друга моего отца. Он отдыхает где-то здесь, неподалеку, но адреса я не знаю, и папа тоже. Где-то записан, но был ремонт — сами понимаете. Теперь не отыщешь. И работает уже где-то не там, а то и вовсе вышел на пенсию. Стареют люди… Может быть, примечали похожего прохожего?
Вопрос не особенно понравился тетке, от него за версту разило каким-то следствием. Конкретно — милицией. Но лично ей он не мог повредить, и она приготовилась внимать далее.
Рокотов стал описывать:
— Невысокий такой, сухопарый, с бородкой… на профессора похож. Да он и есть профессор. Космосом занимался, звездами. Чудак чудаком! Рассеянный, напоминает этого, как его, эгоиста… нет — в общем, не от мира сего…
«Так
— Прямо самими звездами? — недоверчиво спросила тетка.
Рокотов решил не уточнять.
— Ну, не межзвездными перелетами. Нет, ничего секретного и военно-космического. Все больше кометами… зануда редкостный. Лазарь Генрихович Рубинштейн. Не слыхали о таком?
— Нет, — огорченно промолвила тетка. — Не слыхивала. Астроном, говорите? Так это вам в Пулково надо ехать, — она продолжала выказывать смекалку. Она знала, что все космическое давным-давно приземлилось в Пулково и теперь изучается под телескопом.
— Да он уж уволился оттуда давно, — расстроенно ответил Влад. — Знаете, как там было в девяностые? Бескормица, денег нет… жуть! Только звездное небо над головой… Которому удивлялся Кант…
— Кто-кто удивлялся?
— Философ был такой немецкий, Кант. Две вещи, говорил он, удивляют меня в мире: звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас. Впрочем, с последним он явно погорячился, такой закон встречается все реже…
Этих речей собеседница явно не поняла.
— Нет, — замотала она головой. — Невысокий, с бородкой? Дачник небось… А одевается как?
— Он всегда предпочитал костюмы светлых тонов. А летом обязательно носил панаму. И комаров не терпел, отбивался от них постоянно…
— Изнеженный какой! — хохотнула тетка. — Вот, полюбуйтесь! — Она огромным волчком завертелась перед Рокотовым. — Вся в волдырях — и ничего, не плачу…
— Но вы-то трудитесь, а он отдыхать приехал. Любит гулять по таким вот тропинкам…
— Не встречала…
— Бредет вот так, понурив голову, — не унимался Рокотов. — Да под ноги никогда не глядит. Ему бы на звездное небо глядеть с кометами, а он все под ноги, и без толку. Вечно с ним что-то случается: то заблудится, то потеряет какие-то документы, то панаму свою забудет где — сколько раз ему возвращали… А то еще налетит на корягу и расшибется или провалится в яму…
— Так вы в больнице поинтересуйтесь, — предложила тетка. — Наверняка мог обратиться, коли такой рассеянный. — Увлекшись звездной темой, она понесла околесицу: — Вот я, знаете ли, верю в звезды. Я все прогнозы читаю, и все почти всегда сбываются. Вот на прошлой неделе…
…В зеленогорскую, людьми и Богом забытую больницу, уже обращались. И в сестрорецкую, которая получше. Все было зря — никто не принимал там сухопарого профессора без панамы, травмированного, с инфарктом…
Более того: при виде мускулистого дежурного травматолога стушевался даже Рокотов. В сестрорецкую больницу он прокатился лично.
— Это мысль! — Рокотов изобразил нешуточный восторг. — Я обязательно обращусь. Таких горе-ученых, — он прибегнул к риторике сталинских времен, — вообще нельзя выпускать на улицу без сопровождения. Ему нужна собака-поводырь… Впрочем, мы отвлеклись.