Потрясатель Тверди
Шрифт:
— Нет. Родственники и спутники. — Каждая реплика тонгрийки помогала Этайе сориентироваться. — Они прибыли со мной, и я не хочу, чтобы им было причинено зло!
Ронзангтондамени покачала головой:
— Кунгу — повеление сирхара. Они больше не принадлежат тебе. Они принадлежат Хаору. Но на женщин его власть не распространяется. И на моих мужчин тоже. У себя в Тангре он может делать что пожелает — то в воле Королевы. Но Гнон — мое селение. И три сотни мужчин, из тех хогр, что встретили вас в горах, — тоже мои! — И, решив, что дала понять
— Ничего, Ронзангтондамени, сестра!
— Зови меня Генани! Тогда зачем ты здесь?
— Ты видела извержение Киантуана?
— Киантуана? А! Хаорхура! Да, видела.
— Дорога к старому перевалу закрыта. Мы выбрали этот путь не по своей воле.
Лицо Женщины Гнона помрачнело.
— Плохо! — сказала она. — Теперь не будет торговли с Конгом. Мои мужчины, возможно, будут голодать. Плохие вести, Этайа, сестра! Верно, Хаор разгневан и не хочет, чтобы мы торговали с безбожниками! Прости, я не хочу оскорбить твою веру!
— Я поняла, — мягко ответила Этайа. — Но разве вам так нужны их товары и их девушки?
— Девушки? Вот уж кто нам не нужен! Конгаек покупает сирхар. Хотя и делает вид перед Королевой, что не знает, откуда они взялись. Нам они безразличны. В них нет силы Дочерей Тонгора!
— Дочерей Тонгора?
— Ну да! — Ронзангтондамени удивленно взглянула на собеседницу. — Ты спрашиваешь? У тебя-то она есть, сестра, раз ты не позволила Кунгу распоряжаться собой.
— Да… — Этайа поняла, о чем идет речь, и стала куда внимательней относиться к тонгрийке. — Но ты зря огорчаешься из-за вашей торговли. Новый перевал более труден, но зато путь лежит через твое селение, Генани!
Женщина Гнона задумалась.
— Пожалуй, ты права, Этайа, сестра, — признала она наконец. — Но это обидит моих сестер в соседних селениях. А самой мне нелегко будет отстоять нарушение запрета.
— Кто-то хочет прекратить твою торговлю? Кто? Сирхар? Королева?
— Нет. Сирхар получает девушек. Королева — оружие для своих хогр… Но Женщины северных селений… У них нет своей доли в Туге-на-Излучине. Туг — принадлежность Королевы. Я сказала, что сама распоряжаюсь на своих землях, но если другие селения откажутся торговать с нами, нам придется туго. Еще хуже, чем без торговли с Конгом. И тогда я вынуждена буду отдать часть своих мужчин Королеве или сирхару. Прости, сестра! — вдруг встревожилась тонгрийка. — Я не предложила тебе поесть!
— Не беспокойся, Генани, сестра! Я могу долго обходиться без пищи!
— Это ясно. Но зачем, если ты — моя гостья? Мой дом еще не обеднел. Я содержу шестерых мужей, а могла бы и больше. Но нет достойных! — женщина засмеялась. И хлопнула в ладоши.
В комнату тотчас вошли двое слуг.
— Приготовьте нам трапезу наверху! — велела Ронзангтондамени на языке Тонгора.
— Приятно поговорить с равной! — сказала она Этайе, когда слуги удалились. — Я лишена этого удовольствия уже два
— Неужели ты единственная женщина в селении?
— Нет, конечно нет! Гнон — большое селение. У нас двадцать шесть женщин! Но я — Женщина Гнона и должна держать их в подобающем удалении. Кроме моей дочери! — добавила она не без гордости. — Но малышке всего шесть иров.
— А мужчины? Сколько у вас мужчин? — спросила Этайа.
— Мужчины? Сотен шесть, я полагаю. Поля у меня невелики, но не меньше двух сотен надо, чтобы искать в горах испражнения Хаора.
— Что?
— Смола. Бальзам, который залечивает раны. Нам с тобой он ни к чему, но конгаи ценят его высоко. И морранниты. Да и наши мужчины им пользуются.
— Я поняла. Скажи, сестра, сколько у тебя детей?
— Я же сказала: одна дочь. Разве это мало? — она улыбнулась.
— А сыновья?
— Сыновья? Странно, что ты спросила, Этайа, сестра. Я же не Королева. Рожала я раз двенадцать. По двое-трое. Только девочка выходит одна. Думаю, их десятка три. Конечно, не все выжили. Теперь, когда у меня есть дочь, я могу больше не рожать. По обычаю.
— Я хотела бы взглянуть на нее!
— Спасибо, сестра! Конечно, я покажу тебе ее! Но сейчас давай поднимемся наверх и поедим!
Нил, Эак и Биорк тоже получили свой обед. Мякоть кактусов, грибы, пяток небольших озерных рыбок, сваренных в воде. И кувшин с кисленьким напитком.
— Мои слуги не стали бы это есть! — сказал Эак, попробовав из каждого блюда.
— Благодари богов, что нас кормят! — отозвался Нил, зачерпывая рукой содержимое миски и отправляя в рот: столовых приборов им тоже не дали. — Ешь, сениор! Нам понадобятся силы! Ты заметил, отец?
— Что?
— В селении я не видел ни одной бабы!
— Женщины, сын. Нас никто не подслушивает, ты мог бы говорить по-человечески.
— Неважно! Ни одной, отец! А мужчин — пруд пруди!
— Может, они работают в полях? — предположил Биорк.
— Или их держат взаперти. Кое-где в Утуране это принято, — вставил Эак.
— Взаперти? Ха! Кстати, отец, как думаешь, сколько продержат взаперти нас?
— Хтон знает! Чем дольше, тем лучше. Больше шансов, что солдат поубавится. Здесь горы — им не прокормить такую прорву народа.
— Тут ты прав. Уверен, они полагают, что, посадив под замок, упаковали нас надежно!
— А разве не так? — спросил Эак.
Нил захохотал, роняя изо рта кусочки грибов.
— Не совсем, — невозмутимо ответил туор. — Не думаю, чтобы здесь не нашлось лазейки.
— Ты радуешь меня! — пылко воскликнул Эак. — Так выведи нас! Мой меч со мной! Мы прорубим себе путь — или умрем!
— Мой аргенет! — сказал Нил, отсмеявшись. — То же мы могли сделать и утром.
— Утром я был не в себе, — огорченно сказал Эак.
— Я догадался, когда увидел, что ты безропотно отдал Белый Меч. Кстати, почему этот парень с обручем не смог его вынуть?