Потрясающая красота

Стил Даниэла

– И ей-богу, она будет права. С такими-то деньжищами! Я бы на месте матери тоже ее не пустил бы. Ей одни только записи небось миллионы приносят.

Том с досадой возразил:

– Ну и что? А если ей претит то, чем она занимается? Дело ведь не только в деньгах.

– Именно в них, если вращаешься в ее кругах, – практично рассудил выпускник Университета Южной Флориды. – Во всяком случае, она может скопить себе кругленькую сумму, а потом заниматься всем, чего душа пожелает. В роли медсестры, правда, я ее плохо представляю.

– Ей, кажется, нравится ее нынешняя работа, и женщина-волонтер, которой она

помогает, очень лестно о ней отзывалась. Скорее всего она не хочет быть узнанной. – Он снова смутился. – Или я один тут не знал, кто она такая?

– Не исключено. В лагере уже прошел слушок, что она здесь, вот только я до сегодняшнего утра сам ее не видел. Что и говорить, шикарная девчонка. Так что, старик, тебе повезло. Вкус у тебя хороший, – одобрил приятель.

– Ну да. Она небось думает, что я остолоп.

– Возможно, она усмотрела в этом нечто оригинальное.

– Вот почему мне ее лицо показалось знакомым. Я ей говорил об этом и даже спросил, не встречались ли мы раньше, – простонал Том. – Думал, может, она тоже из Беркли.

– Нет, старик, – улыбнулся друг. – Она обитает в гораздо более привлекательном месте! Пойдешь еще к ней? – Приятель Тома очень на это надеялся: ему и самому хотелось пообщаться с Мелани – хотя бы раз, просто чтобы можно было потом сказать, что он с ней знаком.

– Может быть. Если отважусь после такого конфуза.

– Ну уж ты как-нибудь. Она того стоит. Ведь другого такого случая свести знакомство со звездой тебе не представится.

– В ней нет ничего звездного. Совсем обычная, – заметил Том. Именно это в Мелани его и подкупало, а уж потом ее доброта и ум. Впрочем, трудолюбие тоже.

– Поэтому не хнычь, что чувствуешь себя болваном. Лучше сходи к ней.

– Да, может быть, – неуверенно отозвался Том и стал помешивать суп. Интересно, придет она обедать или нет?

Эверетт вернулся из похода в Пасифик-Хейтс к концу дня. Ему удалось сфотографировать, как спасатели вытаскивают женщину из-под обломков дома. Она лишилась ноги, но осталась жива. Сцена ее вызволения была настолько трогательной, что даже у Эверетта навернулись на глаза слезы. Последние несколько дней оказались очень тяжелыми. Несмотря на богатый опыт пребывания в горячих точках, Эверетту в лагере довелось увидеть такое, что глубоко тронуло его сердце. Об этом он и говорил с Мэгги, когда они сидели на улице во время первого за долгие часы перерыва. Мелани осталась в помещении и после объявления по громкоговорителю раздавала больным инсулин и шприцы.

– А знаете, – улыбнулся Эверетт, – мне здесь нравится. Даже жаль будет возвращаться в Лос-Анджелес.

– А мне так всегда здесь нравилось, – спокойно отозвалась Мэгги. – Я сразу же, как только попала сюда из Чикаго, влюбилась в этот город. Приехала сюда, чтобы вступить в орден кармелитов, а оказалась в другом. Я полюбила работать на улицах.

– Вы просто вторая мать Тереза, – поддразнил ее Эверетт, не зная, что Мэгги с ней часто сравнивали. У Мэгги с матерью Терезой было много общего – смирение, неиссякаемая энергия и безграничное сострадание к ближнему. Все это являлось следствием ее непоколебимой веры и свойственной ее натуре доброты. Она, казалось, излучала свет.

– С кармелитами мне было бы, пожалуй, слишком скучно: чересчур много молитв и мало

дел. Наш орден мне больше подходит, – заключила Мэгги с умиротворенным выражением на лице.

Они сидели, попивая воду. На улице вновь не по сезону потеплело. Так же было и перед землетрясением – не по сезону тепло. Никогда в Сан-Франциско не сличалось такой жары, как в этом году. Предвечернее теплое солнце ласкало лица.

– Вам никогда не хотелось послать все к черту, усомнившись в своем призвании? Вы никогда не подвергали сомнению свое призвание? – с интересом спросил Эверетт. Они с Мэгги подружились. Она совершенно его очаровала.

– С чего бы это? – удивилась она.

– Ведь такое случается со многими. В определенный момент мы начинаем размышлять о своей жизни, о выбранном нами пути. Со мной, например, частенько такое бывало, – признался Эверетт, и Мэгги понимающе кивнула.

– Перед вами стоял более сложный выбор, – мягко сказала она. – Женитьба в восемнадцать, затем развод, расставание с сыном, отъезд из Монтаны, профессия, которая для вас тоже больше чем работа, можно сказать, жизненное призвание. А следовать призванию – значит, принести в жертву личную жизнь. Потом вам пришлось бросить работу, бороться с алкогольной зависимостью. Все это очень непростые решения, их, наверное, трудно было реализовать. Мне намного проще. Я иду туда, куда меня посылают. Послушание. Оно значительно облегчает жизнь. – Голос Мэгги звучал спокойно и уверенно.

– Неужели все так просто? Неужели вы всегда соглашались с теми, кто поставлен руководить вами, и вам никогда не хотелось поступить по-своему?

– Мной руководит Бог, – ответила Мэгги. – Я тружусь, прежде всего, для Него. И отвечая на ваш вопрос, скажу «да», – продолжила она. – Иногда мысли и дела, например, матери-настоятельницы или там епископа мне кажутся глупыми, иногда недальновидными или чрезмерно устаревшими. Но сейчас мне практически предоставили свободу действий. Они знают, что им не придется за меня краснеть, а я стараюсь не слишком критиковать политику городских властей. В противном случае все очень расстраиваются, особенно когда я права, – улыбнулась Мэгги.

– А вас не угнетает отсутствие личной жизни? – У Эверетта это никак не укладывалось в голове. Он был слишком независимым человеком, чтобы жить в послушании и покорности кому бы то ни было, тем более церкви или стоящим у се руководства духовным отцам. А именно это составляло суть существования Мэгги.

– Так ведь это и есть моя личная жизнь. Меня она вполне устраивает. Независимо от того, где я работаю, здесь, в Пресидио, или в Тендерлойне с проститутками и наркоманами. Я здесь, чтобы помогать им во имя Господа нашего. Это что-то вроде службы в армии на благо страны. Я выполняю приказы. Мне не приходится самой выдумывать правила.

Эверетт всегда вступал в конфликт с законами и начальством, что и явилось причиной его запоев. Пьянство стало для него способом не играть по чужим правилам, избегать довлеющего над ним прессинга, который он ощущал на себе, когда другие указывали ему, что делать. Мэгги в этом отношении была куда более покладистой, чем он. Даже теперь, когда Эверетт не пил, начальство раздражало его, хотя сейчас он стал все же более терпимым. Возможно, это пришло к нему с годами, а может, причина в том, что он был в завязке.