Повелитель бурь
Шрифт:
— А субординация как же? — деланно всполошился Глеб.
— Вот о ней, родимой, я и говорю. Докладывай.
Несмотря на тревогу, вызванную состоянием здоровья генерала, Глеб не удержался от смеха.
— Надо же, как вы меня подловили! — сказал он.
— А ты думал, — усмехнулся генерал. — Практика! Так я тебя слушаю.
Глеб пожал плечами и стал докладывать. Теперь, в уютной полутьме конспиративной квартиры, его недавние приключения выглядели далеко не такими опасными и загадочными, какими казались еще несколько часов назад, но Потапчук, наверное, был прав: благодушествовать
Когда Слепой закончил, генерал усмехнулся, покачал головой и полез было в боковой карман пиджака, но тут же спохватился и положил руку на подлокотник кресла.
— Сигареткой угостишь? — спросил он.
— Если вы настаиваете, — сказал Глеб. — Но ведь у вас есть свои. Они вам, наверное, привычнее.
— С чего это ты взял, что у меня есть сигареты? — вскинулся Потапчук. — Ты же знаешь, я бросил.
Глеб повторил его движение, потянувшись рукой к несуществующему карману.
— Привычка — вторая натура, Федор Филиппович, — с улыбкой сказал он. — Раньше вы всегда носили в этом кармане сигареты. Да у вас и теперь на нем клапан завернут. Сразу видно, что вы туда частенько лазите. Нехорошо, товарищ генерал.
— Что нехорошо? — огрызнулся Потапчук.
Сейчас он до смешного походил на школьника, которого застукали с поличным во время курения в туалете.
— Чередовать сигареты с валидолом, — ответил Глеб. — Очень нездоровое занятие.
Потапчук закряхтел, полез в карман и выложил на стол пачку облегченных сигарет.
— Я, в общем-то, и не курю, — смущенно сказал он. — Так, иногда только, когда прижмет по-настоящему… Надоело, понимаешь, у подчиненных стрелять. Ну и для тренировки воли, сам понимаешь. Сунешь руку в карман, пощупаешь пачку — лежат, родимые! Ну и пусть лежат… Не люблю я из-под палки действовать. А так сохраняется иллюзия свободы: дескать, захочу — закурю, а не захочу — не буду.
— М-да, — сказал Глеб. — Слышал я такие истории. Сначала человек выдержку тренирует, а потом, глядишь, задумался, заспорил с кем-нибудь, забыл про эту самую свободу воли, а рука тем временем шмыг в карман… Очнулся, а перед тобой уже полная пепельница бычков. Ну а дальше все ясно: дескать, один черт, все равно сорвался, так пропади оно пропадом, это воздержание!
— Ай-яй-яй, — сварливо проворчал Потапчук, — какие мы проницательные, какие всеведущие! Яйцо курицу учит… И потом, какой смысл себя истязать? От этого дыма хоть какое-то удовольствие, а там, — он кивнул в сторону окна, — никто не спрашивает, хочешь ты глотать отраву или не хочешь.
Тем не менее, руку, которая уже была готова выудить сигарету, генерал все-таки убрал, хотя Глеб догадывался, чего ему это стоило.
— Так вот, — продолжал Потапчук, с усилием отводя взгляд от лежавшей на столе пачки, — по поводу твоих дорожных приключений… Должен тебя огорчить: зря ты с продырявленным боком по всей стране колесил. Тот парень с «вальтером» был запоздалой и неумелой попыткой одного мерзавца спасти свою шкуру. Жест отчаяния, так сказать… И то, что тебя все-таки задело, не делает тебе чести. Стыдно с твоей квалификацией подставляться под пулю какого-то уголовника. Стыдно!
— Стыдно, — согласился Глеб. — И довольно болезненно. А о каком мерзавце вы упомянули?
— Сотрудник регионального отделения, — скривился генерал. — Сволочь с двойным дном. Один из моих спецов опознал его на видеозаписи, которую ты передал. Потому тебя и не преследовали, что он к тому времени уже был арестован и начал давать показания. Не мог он никого за тобой послать, так что следы ты путал совершенно напрасно. Впрочем, может, оно и к лучшему. Целых четыре дня за пределами этой душегубки, — он снова кивнул на окно, — это, Глеб Петрович, очень даже недурственно.
Сиверов встал с дивана, подошел к окну и, раздвинув планки жалюзи, выглянул наружу. Дом на противоположной стороне улицы был виден совсем не четко, а в перспективе очертания строений совершенно терялись в дыму. Машины медленно крались по окутанным удушливым туманом улицам, буравя дымную мглу размытыми огнями включенных фар, редкие пешеходы передвигались едва ли не перебежками, торопясь поскорее оказаться в наглухо закупоренном помещении. Несмотря на жару, Глебу не удалось увидеть ни одной открытой форточки.
— Давно такого не было, — повторил он услышанную в самолете фразу.
— Конец света, — согласился генерал. — Вчера один полковник рассказывал: приехал к нему родственник из глубинки и по привычке полез в метро. Заходит, а там никого. Час пик, а в метро пусто, но при этом все открыто, свет горит, цифры на табло мигают — словом, все как положено, только людей нет, пропали куда-то. Стоит бедняга на перроне и не может сообразить, что это за петрушка такая. Потом видит: бежит по перрону мужик и крестится, крестится… Что, думает, за ерунда, куда все подевались? И вдруг чувствует, что дышать-то ему нечем! Насилу выбрался…
— Угарный газ тяжелее воздуха, — сказал Глеб. — А система вентиляции в метро древняя, установленная еще при Иосифе Виссарионовиче. Ничего удивительного. В общем-то, зная элементарные законы физики, этого можно было ожидать.
— Физики! — сердито передразнил генерал. — Вот ты, к примеру, много думаешь о законах физики, когда спускаешься в метро?
— Да, — согласился Глеб. — Обычно думаешь о том, как бы поскорее добраться до места. А в родной метрополитен москвичи верят сильнее, чем в Господа Бога. И уж наверняка сильнее, чем в какую-то там физику. Представляю, как они были удивлены, когда метро превратилось в душегубку. Жертв много?
— Не без того, — неохотно сказал Потапчук. — Естественно, о них нигде не сообщалось.
— Естественно, — кивнул Глеб и вернулся на диван. Ему хотелось закурить, но он решил не дразнить генерала.
— Ты знаешь, — после непродолжительной паузы сказал Потапчук, — наши аналитики кое-что подсчитали… Это по поводу погоды.
— Вот уж никогда бы не подумал, что ваше управление станет интересоваться метеорологией! — удивленно воскликнул Глеб.
— Представь себе, я тоже. Честно говоря, ознакомившись с отчетом аналитического отдела, я решил, что это, как говорится, горе от ума. Совсем, думаю, крыша поехала у моих яйцеголовых, пора их на курорт отправлять — всем отделом, со строевой песней.