Повелитель бурь
Шрифт:
Принесли вино. Живой оркестрик — не ансамбль, не группа и не академический струнный квартет, а именно оркестрик, прямо как в послевоенном доме отдыха, — наигрывал легкую музыку. Официант наполнил бокалы, дождался одобрительного кивка Глеба и снова исчез. К ним подошел какой-то мужчина. Глеб слегка напрягся, но тот всего лишь хотел пригласить Ирину на танец. Ирина вежливо отказалась, сославшись на то, что хотела бы сначала перекусить. Глебу немедленно вспомнился старый анекдот, описывающий весьма схожую ситуацию, и он не удержался от улыбки. Увидев смеющиеся глаза Ирины, он понял, что она думает о том же, мысленно повторяя эффектную концовку: «А ты, лахудра, молчи, когда джигиты разговаривают!»
Этот тип все еще стоял возле стола, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Глебу это в конце концов надоело, он поднял голову и в упор посмотрел на навязчивого сына гор.
— Что-нибудь не так? — спросил Глеб, на всякий случай мысленно прикидывая, как бы половчее сбить этого джигита с ног, не вставая с места и так? чтобы, упаси бог, не потревожить свои несчастные травмированные ребра.
Очевидно, он чересчур расслабился на отдыхе и в какой-то мере утратил контроль над своим лицом, потому что джигит поспешно отступил на шаг и, прижав к сердцу густо поросшую жестким черным волосом коричневую ладонь, сказал:
— Нет, все в порядке. Извините. Наверное, я обознался. Прошу прощения.
Он ушел. Глеб проводил его взглядом и увидел, как он опустился за столик в дальнем конце террасы. Кажется, он был здесь один, без многочисленных друзей и родственников.
«Черт подери, подумал Глеб, а ведь мне и вправду необходим отдых. Не нервы, а какие-то старые, разлохмаченные бечевки. Каждый кавказец — негодяй и потенциальный террорист, и каждый незнакомец, приблизившийся на расстояние пистолетного выстрела — наемный убийца… А с другой стороны, было бы, наверное, неплохо провести месячишко на каком-нибудь заброшенном маяке, на скалистом острове, где нет ничего, кроме моря, неба, чаек и камней. Вот только Ирина там наверняка заскучала бы. Ведь это ей только кажется, что, если я неотлучно буду рядом с ней, все будет просто расчудесно. На самом-то деле я предельно скучный тип, наедине со мной, наверное, свихнуться можно от тоски…»
Он покосился через плечо на человека, послужившего причиной этих невеселых размышлений, и увидел, что тот, совершенно не таясь, смотрит в их с Ириной сторону. Тут ему вспомнились слова незнакомца, произнесенные в ответ на его раздраженный вопрос, и он насторожился: что значит «обознался»? Обознался — значит, спутал постороннего человека с кем-то хорошо знакомым. Так кого же он спутал и с кем? Ирину? Его, Глеба? Или это было сказано просто от растерянности, чтобы хоть что-нибудь сказать? Ну в таком случае хватило бы и обычного «извините».
— Смотрит, — сказала Ирина, проследив за направлением его взгляда.
— Угу, — откликнулся Глеб. — Черт, до чего неприятно! Терпеть не могу толпу. В ней обязательно отыщется кто-нибудь, считающий своим долгом испортить человеку аппетит. Ей-богу, этот сын гор переходит всякие границы. То, как он на тебя пялится, попросту неприлично.
— На меня?! — Ирина казалась искренне изумленной. — Если ты так считаешь, то ты и вправду слепой.
— Ну не на меня же, — сказал Глеб.
— Именно на тебя, — уверенно возразила Ирина. — И не спорь, пожалуйста. Женщина всегда в состоянии понять, смотрит мужчина на нее или мимо.
— М-да? — с кислым видом сказал Глеб. Причин не доверять женскому чутью Ирины у него не было, но повышенное внимание, проявляемое горцем к его персоне, выглядело более подозрительным, чем нормальный, вполне объяснимый интерес горячего кавказца к красивой женщине. Впрочем, джигит попросту мог усмотреть в отказе Ирины и не слишком приветливом тоне ее спутника оскорбление своего достоинства и теперь, возможно, прикидывал, как ему расквитаться с обидчиком. У Глеба сразу же заныл раненый бок, явно не желавший, чтобы его хозяин ввязывался в потасовку.
Минут пять Глеб делал вид, что не замечает пристального внимания со стороны кавказца, целиком сосредоточившись на Ирине, а потом все-таки не утерпел и резко обернулся. Кавказец сидел к нему вполоборота, не спуская с Глеба своих черных, занавешенных густыми кустистыми бровями глаз. Сиверов думал, что, застав наблюдателя врасплох, вынудит его отвернуться, но не тут-то было.
Нерешительно крутанув ус, незнакомец вдруг встал и, непринужденно лавируя между столиками, направился прямо к Глебу, уже издалека смущенно улыбаясь и опять прижимая к сердцу ладонь.
— Если он опять насчет танцев, — сказал Глеб Ирине, — я ему ноги переломаю. Поглядим, как он спляшет лезгинку на руках.
— Вряд ли, — отозвалась Ирина. — Он на меня даже не смотрит.
Голос у нее был напряженный, и это очень огорчило Глеба. Называется, отдохнули… И, главное, в первый же вечер!
Глеб напряженно вглядывался в лицо приближавшегося кавказца, пытаясь понять, что это за человек и что ему надо. Кавказец был как кавказец — высокий и стройный, одет без претензий и, пожалуй, лет на пять, а то и на все семь моложе Глеба. Знаменитой, вошедшей во множество анекдотов кепки на нем, конечно, не было, но Глеб и без кепки видел, что перед ним, скорее всего, грузин. Да и акцент у него был скорее грузинский, чем какой-то еще — чеченский, к примеру…
Кавказец остановился у их столика, продолжая прижимать ладонь к левой стороне груди и смущенно улыбаться. Все-таки грузин, окончательно решил Глеб и тоже шевельнул губами, обозначив улыбку — вежливую, но холодную. В глазах незнакомца в этот момент что-то мигнуло, как будто улыбка Глеба произвела на него неожиданно сильное впечатление.
— Простите еще раз, — сказал грузин, — не хочу вам мешать. Один вопрос можно? Скажите, уважаемый, мы с вами нигде не встречались?
— Вряд ли, — сказал Глеб. — А что, я вам кого-то напоминаю?
Грузин развел руками. Он либо очень умело притворялся, либо и впрямь был чертовски обескуражен.
— Ничего не понимаю! — с кавказской горячностью воскликнул он. — Не понимаю, нет! Лицо совсем чужое, никогда не видел, а глаза… улыбка… голос… Не понимаю!
— Бывает, — вежливо и равнодушно сказал Глеб.
Это было совсем короткое слово, но, еще не успев выговорить его до конца, Сиверов вдруг понял, что этот человек тоже ему знаком. Впрочем, «знаком» — это было не совсем то слово. Знакомство их было такого рода, что соединяет людей крепче родственных уз, и теперь Глебу Сиверову предстояло сию же минуту, не сходя с места и не тратя времени на раздумья, решить, как ему с этим знакомством поступить. Долг — вернее, то, что агент по кличке Слепой уже много лет подразумевал под этим словом, — повелевал ему решительно откреститься от собственной памяти. Время меняет людей, и воспоминания почти двадцатилетней давности редко соответствуют действительному положению вещей. Человек, растерянно улыбавшийся Слепому с высоты своего немалого роста, помнил совсем другого Глеба Сиверова — того, который давно умер и был похоронен в пыльных чужих горах. Да и в нем самом наверняка осталось очень мало от того зеленого пацана, который готов был пойти под трибунал, но не сбрить свои жиденькие черные усики, как того требовал старшина роты. И не сбрил, между прочим. Вон, какие из них усищи получились! Да? ничего не скажешь, настоящий джигит вырос. А ведь мог бы и не вырасти. Мог бы так и остаться там вместе с лейтенантом Сиверовым…