Повелитель деревьев (Мемуары Лорда Грандрита - 10)
Шрифт:
Бог мой! Я как-то совершенно забыл задать ему один вопрос: вдруг он тоже марсианин?
Теодор Старджон
Шерман Оукс,
Калифорния, 1969 г.
Повелитель деревьев
Хотя
Кроме того, я нарочито исказил географические координаты пещер Девяти, исключительно в целях безопасности тех, кто, прочтя эту книгу, ринется на их поиски.
Уж теперь-то Девять должны были считать мою смерть окончательной.
Я не знаю, видел ли летчик истребителя мое падение или нет, но он, вероятно, был полностью уверен в моей гибели, если не позаботился проследить за мной до конца. Он должен был думать, что если взрыв и пощадил меня, то падение с высоты уже прикончит наверняка. Мне предстояло пролететь не менее трехсот пятидесяти метров, прежде чем превратиться в раздавленную галету на каменистом берегу Габона. Не лучше был и другой вариант. В момент прикосновения поверхность Атлантики обещала быть почти такой же мягкой, как и закаленная шеффилдская сталь.
Боюсь, этот пилот не знал, что некоторые люди переживали еще более головокружительные падения. В противном случае, не полагаясь на авось, он должен был спикировать за мной до самой поверхности воды и убедиться своими глазами в моей гибели В 1952 году один русский, выпав из сбитого самолета, прокувыркался вниз без парашюта с высоты 6600 метров и упал в овраг, доверху заполненный снегом. Он даже ничего себе не сломал. Другие выдерживали падение в снег или в воду с высоты в 600 метров и больше. Конечно, это были исключительные случаи. Но они были!
Пилот, вероятно, ограничился лишь тем, что доложил по радио, что моя двухмоторная амфибия при первой же атаке была разнесена в клочья. Пули крупнокалиберного пулемета, реактивные снаряды или что-то еще в том же духе угодили прямо в резервуар с горючим. Мгновенный взрыв разметал горящие обломки во все стороны, И где-то среди этих лохмотьев пылающего металла вихрем вращалось мое тело.
Я, наверное, все же потерял сознание, потому что, когда открыл глаза, по ним резанула ослепительная голубизна. Она была повсюду. Я мгновенно замерз, будто неистовый ледяной ветер выдрал из меня все внутренности. Моя одежда большей частью пострадала еще при взрыве, а остатки ее я потерял, когда был выброшен из носовой части самолета. Я несся к поверхности воды, вращаясь в штопоре, хотя в первое мгновение мне показалось, что я падаю в небо. Я рассекал воздух, крутясь как волчок, и в поле зрения то попадал, то вновь исчезал серебристый инверсионный след, протянувшийся в сторону побережья, все дальше уходивший от горячих обломков моего самолета, не переставших еще выписывать в небе огненные арабески.
Я видел сверкающую пенную бахрому прибоя, пляжи ослепительного белого песка и дальше, в глубине материка, безбрежный зеленый ковер девственного леса.
Момент был, конечно, не слишком подходящий для философствования, но, если бы у меня выдалась свободная минутка, я не преминул бы подчеркнуть иронию судьбы, возжелавшей вдруг, чтобы я помер едва ли не в нескольких милях от места, где родился когда-то. Если только я умру, конечно. Но я был абсолютно жив и до самой последней минуты буду довольствоваться констатацией очевидности. Я — ЖИВОЙ.
Я пролетел не менее шестидесяти метров, прежде чем мне удалось разогнуться. У меня была большая практика в затяжных прыжках с парашютом, которым я учился как ради удовольствия, так и ради инстинкта самосохранения. И вот теперь мой опыт пришел мне на помощь. Мне удалось развернуться и стабилизировать положение тела в воздухе таким образом, чтобы хоть на какую-то малость, но замедлить это беспорядочное падение. Я лег на бьющий в меня снизу столб воздуха грудью и попытался планировать, по возможности стараясь увести падение от вертикали и перевести его в некую пологую кривую. На последних пятнадцати метрах я пришел строго в вертикальное положение и вошел в воду почти без всплеска, как лезвие ножа. Положение моего. тела при вхождении в воду было идеальным. Тем не менее шок от удара вновь лишил меня сознания. Я пришел в себя, когда вода ужо заполнила рот и носоглотку, И все же я выбрался на поверхность. Оценив собственное состояние, я, к моему удивлению, не ощутил ни переломов, ни особой боли в мышцах от удара о воду.
Небо было безоблачно и девственно чисто. Ни единого следа ни от истребителя, ни от моего сгоревшего самолета. Один растворился в небе, другой поглотило море.
Я находился приблизительно в миле от пляжа. И между ним и мной поверхность моря бороздили спинные плавники двух.
Было бы бессмысленно пытаться уклониться от них. Даже сделай я большой крюк, они обязательно почувствуют мое присутствие. Поэтому я поплыл прямо на них, лишь проверив предварительно, на месте ли мой кинжал. Как я уже говорил, одежда моя частично сгорела, частично была разорвана во время взрыва, но пояс и прикрепленные к нему ножны остались на своем месте. Мой кинжал был длиной в шесть дюймов, из отличной американской стали. Я выбрал его из-за прекрасного баланса, что позволяло точно метать его. В данный момент он был мне пока не нужен. Лишь когда один из плавников сменил направление своего движения и направился в мою сторону, я обнажил оружие и продолжал плыть, зажав кинжал зубами.
Второй плавник, казалось, не заметил моего присутствия и продолжал удаляться к югу.
Мысль, что акула, быть может, случайно сменила направление, быстро вылетела у меня из головы, когда я увидел, как резко увеличилась скорость ее движения. Ее плавник вспарывал застывшую как стекло поверхность океана подобно носу эсминца. Приблизившись, он отклонился вправо и лег на круговую орбиту. Я продолжал размеренно плыть вперед, стараясь держать дыхание и не делать слишком резких движений. Время от времени я бросал короткие взгляды назад. Это была большая белая акула, очень опасный вид, известный своими многочисленными нападениями на человека. Хищница вела себя пока осторожно. Она совершила три полных неторопливых круга вокруг меня, прежде чем устремилась в атаку с расстояния семи метров.
Вода вскипела и забурлила вокруг ее плавника, когда она устремилась вперед. Но в самую последнюю секунду акула отвернула в сторону, едва не задев при этом мою ногу Вероятно, это была хитрость с ее стороны, с целью выведать возможную реакцию жертвы, чтобы принять окончательное решение: нападать или поостеречься.
Поняв, что от нее так просто не отвязаться, я решил атаковать первым. Зажав кинжал обеими руками, я согнул тело под прямым углом и, вскинув ноги, вертикально вверх, беззвучно ушел в глубину. Кожа акулы так же крепка, как кожа гиппопотама, и к тому же покрыта мелкими чешуйками с острыми ороговевшими выступами. Достаточно одного ее прикосновения, чтобы ободрать кожу до мяса. Мой единственный опыт в обращении с этими бестиями восходит к годам второй мировой войны, когда мой корабль был потоплен в водах Индийского океана. Известное читателям сражение между мной и пресноводной акулой в водах африканского озера — выдумка чистой воды моего не в меру романтичного биографа.
Крепко зажав кинжал, будто наконечник копья, в вытянутых вперед руках, я понесся навстречу чудовищу. Сталь вошла в глаз акулы на добрых семь сантиметров. Вода окрасилась кровью.
Акула освободилась одним движением головы, едва не вырвав кинжал из моих рук, и резко отпрянула в сторону, бешеным движением хвоста взбив розовую пену. Ее кожа лишь на мгновение коснулась моего живота, но этого было достаточно, чтобы она вмиг покрылась тысячью мелких ссадин и порезов, из которых заструилась кровь.