Повелитель Ижоры
Шрифт:
– Если я не могу убить его, я могу убить себя, – медленно произнес он. – И когда это случится, ты уйдешь вместе со мной, Хельги. Возлюбленная должна всюду следовать за своим ярлом [6] . Ты ведь пойдешь за мной?
Он поднялся на ноги и огляделся. Пошатываясь, сделал несколько шагов. Опершись о ствол громадной сосны, для чего-то посмотрел вверх: злая луна скрывалась среди ветвей. Он отступил на шаг – луна вновь появилась.
– Боги все видят, – промолвил он.
6
Ярл –
В кармане куртки лежал складной нож. Прислонившись спиной к сосне, Игорь достал его, на ощупь раскрыл, провел пальцем по лезвию. Нож был тупым.
Он помедлил. Подумал. Затем осторожно положил ножик на землю, скинул куртку (под ней была дешевая застиранная футболка), снова взял нож в руку. Переложил в левую. Потрогал пальцами шею: где-то возле горла пульсировала жилка, даже (как ему показалось) медленнее, чем обычно.
Это называется сонной артерией, думал он. Если ее перерезать, кровь вытечет быстро. Умереть – уснуть.
Да. Запястья перерезают только дураки и женщины, думал он. Он-то знает, как нужно. Нужно одним резким движением глубоко вспороть мягкие ткани – после этого нож можно бросить. Кровь хлынет фонтаном, потом поток ослабнет, и у него закружится голова. Затем, вероятно, он упадет навзничь. Главное – в первый миг не вскрикнуть. Однажды, когда он выстругивал рукоятку для боевого топорика, нож сорвался и врезался ему в руку. В кисть руки, возле самого запястья. Нож уперся куда-то, наверное, в кость. И он вскрикнул от боли.
Это было два года назад. Теперь большой палец плохо сгибается. Вот и шрам на память.
Но тогда он был маленьким и слабым. Теперь нет.
Он горестно усмехнулся, зажал ножик покрепче и прижался спиной к теплой шершавой сосне. Закрыл глаза.
– Эй, – позвал его кто-то знакомым шепотом. – Э-эй. Матюшкин, ты где?
Руку свела судорога. Игорь выронил нож, тот стукнулся о корень, блеснув в лунном свете, отлетел в сторону.
– Ты чего тут делаешь один? – Ольга стояла перед ним, ее грудь была обтянута тесной маечкой, будто нарочно. – Ты обиделся?
– Н-нет.
– Ты не обижайся. Кольт отрубился. Спит. А я еще спать не хочу. Знаешь что, Матюшкин? Пошли погуляем, а?
Она нагнулась и подняла с земли его куртку. Сунула ему в руки. Олькины глаза блестели в темноте, беленькая маечка светилась, и луна заливала всю эту картину какими-то колдовскими флуоресцентными красками.
Все, что случилось раньше, теперь казалось нелепым и смешным. Игорь хотел что-то сказать, но вместо этого просто улыбнулся и накинул куртку Ольге на плечи – будто кто-то ему подсказал, что надо делать. Девушка отстранилась, будто хотела уже уйти, сделала шаг и глянула на Игоря через плечо, улыбаясь только краешком губ.
Было довольно интересно прижать к себе фигурку в собственной куртке. Долю секунды Игорь обдумывал это, а потом запах ее тела окончательно снес ему крышу (так частенько выражались в те времена, что мы пытаемся описать).
– Не здесь же, – шепнула Олечка. – Какой ты, Гарик. Пойдем подальше. Борька проснется, запалит. Ой, а чей это ножик?
– Не знаю, – сказал Игорь ей на ухо. – Du riechst so gut! [7]
– Это песня такая? Я помню. А что это значит?
7
Ты пахнешь так хорошо (нем.). Песня Rammstein, популярной в те годы восточногерманской группы.
– Не знаю, – повторил Ингвар. – Что-то хорошее.
Колян зашел к нему через два дня, утром.
Он был весел и бодр, как обычно, даже радостен с виду, правда, глаза его по-прежнему оставались задумчивыми, но такой уж у него был взгляд. Посмеиваясь, он сказал:
– Ну вот что, чувак. Про тебя и Артемьеву я все знаю. Она мне сама сказала. Но ты не парься: мне по фигу. Считай, забыли.
Кольт как-то излишне грубовато хлопнул Игоря по плечу.
– Я даже прикололся: романтика. Ночь. Луна. Первое свидание, ну и все такое. Я, может, и не спал тогда. Просто прикинулся.
– Вот как, – сказал Игорь.
– Ну да. Я не жадный, ты же знаешь.
Игорь молчал. Ничего сделать было нельзя. К тому же было утро. Утром, да еще таким по-летнему жарким утром, трудно спорить с реальностью. По утрам он не мог быть Ингваром. По утрам Ингвар становился прозрачным и терял силу.
А его щедрый друг не был похож на названого брата, Ники. Он был всего лишь Кольтом. Разгильдяем и всеобщим любимцем.
– К тому же мы с ней расстаемся, – продолжал Кольт. – Она, правда, про это еще не знает.
– Понятно.
– Что тебе понятно? Ты мне друг? Друг. Вот и не парься.
Колян развалился в скрипучем советском кресле, которое переехало к ним из той, прежней, жизни. Где остались пустая опечатанная квартира, и Дом книги напротив, и увядшие гвоздички у подъезда, и его, Игоря, никчемное детство.
– Кстати, – сказал Колян. – Мне папаша компьютер привез. Пошли поюзаем? Мне в этой штуке ни х…я не разобраться. А ты и английский знаешь. Там есть диск с играми, так я даже не понимаю, как называются. Какие-то, бл…дь, графические модели.
– 30-графика? – спросил Игорь.
– Типа того. Там даже очки есть в комплекте. Для виртуальной реальности. Говорят, башню сносит напрочь.
– Ну, пойдем, – сказал Игорь.
– Я знал, что тебе понравится. Хотя трахаться все равно круче, правда ведь?
Он засмеялся, хотя глаза оставались серьезными.
– Только смотри, не предлагай ей жениться, как школу кончишь, – предупредил он. – Вдруг она согласится? А, Матюшкин? Вот тогда попал ты.
Его улыбка висела на лице чуть дольше, чем было нужно. Игорь поглядел на него и отвернулся. Ему не было стыдно. И трахаться действительно было круто.