Повелитель монгольского ветра (сборник)
Шрифт:
Солдаты и маркитантки, дикари и шаманы, священники-католики и правоверные мусульмане – все ждали завтрашней инаугурации.
Держит порох сухим в капонирах орудийная прислуга, начищены трубы, выбита пыль из мундиров, горят пуговицы, бляхи и ордена.
И лишь король, тридцатилетний король, не находит себе места под черным небом, на котором горят два креста.
– Пойдем, – тронула его за плечо Айя, дочь шамана. – Пойдем, ты сам это выбрал. Тебе мало хижины и моей любви. Тебе нужен весь мир. Завтра я стану тебе не нужна. А сейчас – пойдем…
Грохот пушек возвестил начало нового дня. Между деревянных резных столбов – тотемов – строем проходили подданные племена. Воины несли луки, и копья, и грозные сарбаканы – духовые трубки, сквозь которые они на десятки метров могли выплевывать ядовитые иглы.
Гремели барабаны, вопили шаманы.
Король сидел на плетеном троне. Перед ним, на персидском ковре, были свалены золото, серебро и драгоценные камни.
О, альмандины, кроваво-черные гранаты Мадагаскара! Вам нет цены в Европе. Вы сотнями не карат, а килограммов свалены на ковер. И вы не радуете глаз короля…
Племена все шли и шли. Молча стояли в каре французы. Гремели литавры. Король поднимал руку, приветствуя подданных.
Его лицо не выражало ничего.
А Фредерика? А верная, нежная и трепетная жена, она разве не рядом? Да пусть хоть сотни наложниц согревают ночами тело короля, но на параде ее место рядом с правителем!
А верная Фредерика в этот момент совершала обычную конную прогулку на Маврикии. И ее трепетные ноздри вздрагивали, когда ей подавал руку, помогая сойти с седла, ясноглазый светловолосый гайдук Иван или когда придерживал коня капитан Перно.
В конце концов, она ведь не железная…
…Лагерь был пьян. Солдаты и воины-малагасийцы праздновали, но уже сами не помнили что.
Беньовский сидел над шахматной доской.
Пытался откусить эполет с его плеча священный лемур, почитаемый местными, Ну, или хотя бы отгрызть шнурок аксельбанта…
Верховный шаман играл белыми.
Он проигрывал.
– Ну, теперь ты понял, что власть – это крест? – спросил он Беньовского. – А я тебя предупреждал…
Скорбно поджал губы падре Себастьян, сидевший в углу просторного дома. То есть дворца. Он писал королю Франции очередной донос на Беньовского.
С некоторых пор они стали приходить в Париж десятками.
Беньовский не учел главного – король не имеет права разжимать пальцы на горле своих подданных. Иначе они его растерзают.
А Беньовский был добр.
Он умел драться, но никогда не бил человека первым.
Тем более – по лицу…
И именно в этот день, когда старейшины и шаманы восемнадцати племен Мадагаскара нарекли Беньовского своим ампансакабе, верховным властелином, которому было положено поклоняться как богу, как богу, сошедшему с небес, – я не шучу. Как высшему существу, имеющему в руке меру и правящему суд, из Парижа пустился в дальний путь гонец.
Он вез грамоту.
Подписанную Людовиком XV.
Беньовскому жаловался генеральский чин, высший орден Франции и пожизненная пенсия.
Он удалялся от дел и отзывался во Францию.
Почему?! Что за бред?! Ведь племена больше не подчинятся никому, пока не увидят бездыханное тело ампансакабе!
А именно поэтому…
Людовик считал, что королем может быть только он.
А Беньовский – не более чем губернатором…
Горела лампа, роилась вокруг мошкара. Дремал лемур – в них, по верованиям местных, переселяются души умерших.
Убить лемура нельзя.
Нет греха тяжелее…
Священная цифра 7 горела над ложем, где ждала короля Айя. Туземцы стояли по всем сторонам четырехугольного жилища короля – французам Беньовский верить перестал. Аборигены убили бы любого, кто посмел бы приблизиться к жилищу ампансакабе.
Горели светильники, чадила лампа.
Завтра. Завтра в Европу.
– Я вернусь, – поднял голову король. – Я вернусь к тебе, Айя.
– Я знаю, – ответила она, – и мы больше не расстанемся…
Холодные и безразличные, висели звезды в вышине.
Но кто-то уже развязал веревку Угольного мешка, и выползала оттуда черная змея, и целилась барону в сердце, и хвост ее терялся на Млечном Пути.
Париж лег к ногам мадагаскарского правителя. Загорелый и возмужавший Беньовский снова стал кумиром на сезон. Но его больше не принимали во дворце и не приглашали никуда – ни на какие торжественные приемы. Это было верхом неприличия, но плевать хотели короли на правила поведения, когда речь идет о подданных.
Беньовскому сказали, что все хорошо и более Мадагаскар колонизировать не стоит. Вечным врагам англичанам сейчас не до Африки, у них отпадает Америка. А больше врагов у Франции нет.
Достаточно гарнизона и достигнутых успехов, ампансакабе может отдыхать…
Но с Беньовским так вести себя было нельзя.
Что ему Людовик?!
Он сам себе король…
И барон отправляется в Австрию, на родину, так неласково его когда-то изгнавшую.
Здесь его встречают триумфатором. Мария-Тереза жалует его графом и дарит имение. Но главное, главное, главное… Наследники австрийского престола хотят Мадагаскар!
О боги, мои боги!
Вы рвете мне сердце…
Беньовскому дают грамоту, подтверждающую его права на весь остров.
Это официальное признание, как в наши дни – грамота ООН.
Ну, а на словах – вечная дружба с Австрией и основание на острове австрийской колонии.
Людовик, привет!
Почти сорокалетний генерал и граф находит денег под будущие поставки альмандинов. Он снаряжает экспедицию и возвращается на остров с отрядом наемников.
Туземцы встречают его, как и положено встречать временно отсутствовавшее божество, – толпами валясь в придорожную пыль. Верный Хрущов одним ударом вышибает с острова французов, Луисвилль приходит в упадок, и в новом, сухом, немалярийном месте вырастает Мауриция, новая столица Мадагаскара.