Повелитель мух. Бог-скорпион (сборник)

Голдинг Уильям

И все же ему ничего не угрожало, хотя он и не знал об этом. Он сам представлял собой опасность, которая исходила от всего племени смуглых созданий, убивающих издалека; и для тех, кто обладал каким-то разумом, и для тех, кто не обладал им вовсе, одного его появления было достаточно для паники. Так что он безопасно проскользнул мимо озера в тень валунов, а вскоре – под тень высокого утеса. Утес был не слишком крутым, и он вскарабкался наверх, до расщелины, где возмущенные птицы встретили пришельца пронзительными криками и хлопаньем крыльев; или же, уступая превосходству противника, покидали гнезда и, тяжело взмахивая крыльями, улетали прочь в лунном свете.

III

Как бодрствовали в эту пору звери на равнине, так бодрствовали

и в деревне. И не просто потому, что дети, выспавшись днем, теперь заигрались до заката, так бывало всегда. Истинной причиной было то, что и Пальма, и остальные женщины знали, какой округлой будет Небесная Женщина, когда появится. Они увидели ее позже, чем Леопарды, поскольку Горячие Источники были закрыты горой. Так что у женщин было некоторое время, чтобы побездельничать. Они прохаживались группками, но разговаривали мало. В сумерках раздавались взрывы смеха, непрестанно и не сдерживаясь кричала в шалаше роженица.

Пальма опять стояла у верхней заводи, бурлящей и окутанной паром. Она смотрела на гору, темным силуэтом высившуюся в густеющей синеве вечернего неба. Внизу, у реки, женщины ходили парами, обняв друг дружку за плечи или талию, стояли, собравшись по нескольку человек, смеясь и громко хихикая. Пальме было не до них. Перед шалашом роженицы горел яркий огонь, но Пальма не обращала на него внимания. Она ждала на вершине возле кипящей воды, стиснув кулачки, и с тоской смотрела на темные очертания соседней горы.

Вопли детей у реки стали еще громче и пронзительней. Они уже были в таком состоянии, что не понимали, насколько устали. Игры переросли в ссоры и драки. Пальма слышала, как женщины кинулись их успокаивать. Где-то хныкал младенец, отчаянно рыдал мальчик. Женский смех внезапно оборвался, послышались строгие окрики. Пальма уловила, как матери шикают на детей, собирают их на берегу и отводят к скалам – притихших, лишь иногда заходящихся истерическим плачем, вконец измученных. Вскоре жизнь в деревне замерла, и тишину нарушали лишь периодические вопли роженицы. В дюжине хижин, шалашей и под навесами матери говорили детям, что в эту ночь ночей нельзя выходить наружу до рассвета, потому что страшные сны бродят по деревне. Пальма не сводила томительного взгляда с горы, часто и тяжело дыша открытым ртом.

В небе произошла перемена. Небесная синева посветлела там, где ожидалось, – прямо над темным силуэтом горы. Пальма не сводила напряженного взгляда с неба, пока не заслезились глаза, тогда она несколько раз переступила с пятки на носок, поморгала, и в глазах опять прояснилось. Половину равнины и окружающие горы залил млечный свет и побежал к реке и деревне. Женщины снова вышли из своих жилищ. Она видела, как свет заструился извивающимися блестками, перебираясь через реку, плавно и быстро, как девушки, тянущие сеть. Свет коснулся ближнего берега. Деревья вокруг женской деревни оделись узором из тускло отсвечивающих раковин и побегов цвета слоновой кости. Женщины внизу стояли молча, ожидая, когда тень от них протянется по земле. Пальма перевела взгляд с деревни на небо. Из-за горы показалась узкая белая полоска – изгиб белого плеча. Пальма воздела руки к небу и торжественно вскричала раз и другой. Белый свет омыл ее, на смуглой шее тускло вспыхнули бусы из раковин, белки глаз льдисто засверкали. Внизу смутно белели лица стоявших женщин. Небесная Женщина выплыла из-за горы.

Пальма опустила руки. Луна купалась в бурлящей воде заводи, приплясывая, рассыпаясь, струясь и вновь рассыпаясь, как будто вода в источнике была прохладной, как в реке. Женщины смеялись и возбужденно переговаривались. Она слышала пронзительный, почти истерический смех, тихие вскрики, взвизгивания и снова смех. Они уверены, что теперь момент настал, подумала она про себя. И предвкушают…

Туг она вспомнила о том, что ей предстоит. Явственней, чем свет, пляшущий на воде, увидела неизменную чашу из кокосовой скорлупы, полную темной жидкости. Ощутила тяжелый запах, и у нее перехватило дыхание. Чаша словно висела в воздухе – нигде, везде, близко; и позади чаши – тьма. Пальма

закрыла глаза, сжала губы, стиснула руки. Ее била дрожь. Вновь закричала роженица.

Когда Пальма открыла глаза, дрожь прекратилась и чаша с питьем пропала вместе со своим запахом. Она пристально взглянула на Небесную Женщину, и волна мрачной решимости, оставив мурашки на теле, обдала ее, как холодный ветер. Она облизнула губы и сказала себе, как всегда, когда чувствовала это дуновение:

– Небесная Женщина – это просто Небесная Женщина. И ничего больше. Смотреть на нее по-другому – значит вести себя как девчонка… думать как мужчина…

Она отвернулась и взглянула на жилище Леопардов. Лунный свет заставил мерцать леопардовые черепа. Она видела только ближний их ряд, но знала, где лежат другие, старые, пожелтевшие и развалившиеся, те, что в дальнем углу, от которых мало что осталось, кроме клыков и зубов. Неожиданно, словно обдавший ее ветер совершил что-то с ее глазами, она увидела жилище Леопардов таким, каким оно было, а не тем, каким представало взгляду, обычно искаженному презрением, или насмешкой, или подозрительностью. Когда-то на этом месте была обычная заводь, со временем высохшая. Она росла как полагается, увеличивалась в размерах, вода намывала слой за слоем желтую и белую взвесь твердых пород у краев; а затем, по какой-то земной необходимости – возможно, для ее охлаждения – вода вырвалась на волю – там, возле узкого входа, занавешенного леопардовой шкурой. Но этим дело не кончилось, ибо в дальнем конце круглой площадки начала образовываться другая, меньшего размера, однако процесс прекратился, когда вода ушла отсюда, предпочтя цепочку площадок в другом месте, повыше. Видение было ясным и четким, как если бы, проснувшись, она увидела прямо перед глазами реальные стебельки травы.

Женщина вновь закричала. Пальма изобразила приятную улыбку и вприпрыжку побежала вниз – руки на отлете для равновесия, длинные волосы развеваются за спиной. Внизу ее встретили спешащие от деревни девушки.

– Пальма! Пальма! Когда начнем?

Она грациозно шагала между ними к деревне, улыбаясь то одной, то другой.

– Когда дадим имя ребенку.

Девушки болтали, перебивая друг дружку, но она не слушала их. Она свернула к роще, и взрослые женщины провожали ее взглядом. Скрывшись среди деревьев, она вскоре оказалась перед пологом из шкур, сплошь украшенным раковинами, один вид которого заставил бы мужчину уползти в ужасе. Она подняла угол полога и вошла внутрь. Здесь было темно из-за близко подступавших деревьев, но с открытой стороны было достаточно света от луны, отражавшейся в реке. Две женщины, чьи силуэты чернели у самой воды, хлопотали у смутно видневшегося сооружения. В воздухе висел смрадный запах. Сооружение представляло собой треногу из толстых сучьев с закрепленной на ней провисшей шкурой. Женщины помешивали содержимое шкуры и тихо напевали. Увидев Пальму, они расступились.

Пальма подошла ближе, наклонилась над шкурой и потянула носом. От тяжелого духа у нее перехватило в горле, и она вновь задрожала. Варщицы протянули ей палку.

– Уже готово.

Охрипшим голосом Пальма пробормотала в клубы зловонного пара:

– Подождем еще.

Пчелы вопросительно посмотрели на нее:

– И долго?

– Пока имя не будет произнесено.

Женщины переглянулись, но ни словом не выдали разочарования. Не пытаюсь ли я увильнуть, мысленно спросила себя Пальма, не ищу ли отговорки? И хочу ли… хотела бы… иного, чем… эта моя обязанность! Нет, это мой долг!

Она помешала жидкость палкой, отвела к краю пузырьки и жир и с тоской посмотрела на темное варево, столь похожее на тьму вокруг чаши. Одна из Пчел икнула и сдавленно хихикнула. Пальма взглянула на нее.

– Попробуй, Пальма. Ты должна попробовать!

Варщица наклонилась, зачерпнула половинкой кокосовой скорлупы зловонную жидкость и протянула Пальме.

– Пробуй!

В конце концов, подумала Пальма, от этого не уйти. Это моя обязанность. Ничего нет проще. Даже если с именем ничего не получится, все равно я должна попытаться, чтобы убедиться…