Повелитель мух. Бог-скорпион (сборник)

Голдинг Уильям

– Сейчас я не думал о ней.

– Что же тебе нужно? – озадаченно спросил Император.

– Я пытался сказать. Я хочу построить для вас боевой корабль по образцу «Амфитриты».

– Боевой корабль – дело серьезное. Мне трудно поверить, что бывший библиотекарь окажется умелым кораблестроителем.

– Тогда дайте мне любой ненужный остов корабля. Хоть от старой зерновой баржи. И деньги, чтобы его перестроить.

– Разумеется, дорогой Фанокл, все, что пожелаешь. Я распоряжусь.

– А другие мои изобретения?

– Скороварка?

– Нет, следующее. Я называю его взрывчаткой.

– Оно взрывается? Как чудн'o! А третье изобретение?

– Я пока оставлю его в тайне,

чтобы позднее преподнести вам сюрприз.

Император с облегчением кивнул.

– Хорошо. Займись кораблем и этой своей взрывчаткой. Но сначала скороваркой.

С широкой улыбкой он ласково взял Фанокла за плечо и легонько повернул. Вынужденный постигать науку поведения при дворе, Фанокл пошел в ногу с Императором, едва заметно клонясь в его сторону. Занавеси распахнулись, и навстречу хлынул поток света. Яркий луч упал на секретаря, солдата, пустое кресло, блеснул на медном котле и трубе «Амфитриты».

II. Тал

Покинув лоджию, Мамиллий вышел в сад. Сегодня он оделся на редкость удачно. Широкополая соломенная шляпа, дававшая голове прохладную тень, символизировала отступление от канонов римской моды, при этом без явной дерзости. Легкий плащ из тончайшего египетского льна, приколотый к плечам, смотрелся мужественно и благородно, но не брутально. При быстрой ходьбе, а Мамиллий намеренно шагал быстро, полы плаща развевались, придавая походке стремительность. Вызывающе короткая туника с разрезами по бокам была воплощением элегантности. Если я сейчас увижу ее, размышлял Мамиллий, сидящую среди зеленых наяд, неужто она не решится откинуть вуаль и заговорить?… Спускаясь по бесконечным ступенькам, он тщательно высматривал девушку в темноте, однако пышущие дневным жаром сады были пусты. Лужайки, как предписывают литературные штампы, казались бархатными, а подстриженные тисовые деревья – безжизненными, как статуи, которые они окружали. Юноша вглядывался в беседки и цветники, кружил среди каменных нимф, фавнов и бронзовых мальчиков; машинально приветствовал каждую голову Гермеса в густых зарослях.

Увы, к несчастью, девушка не заговаривала с Мамиллием и редко показывалась на глаза. Теперь я кое-что знаю о любви, думал он, и не только из книг. Любовь мучительна. Ты чувствуешь, что все сокровища мира сосредоточены в том узком пространстве, где находится возлюбленная. Любовь родилась в дикой природе и вскормлена львицей. О, если бы узнать, что она обо мне думает, как звучит ее голос, влюблена ли она?

Юношу охватил странный жар, приводящий плоть в трепет. Это не к добру, сказал себе Мамиллий. Нужно прекратить о ней думать. Перед мысленным взором возникла целая процессия отвратительно мужественных и успешных в любви мужчин. Подходя к пруду с лилиями, он изо всех сил старался освободиться от бесконечных образов, как ныряльщик, который рвется на поверхность из глубины.

– Хотел бы я снова заскучать…

Поля соломенной шляпы обмякли; несмотря на сильную жару, небо над морем было мрачнее вчерашнего. Марево на горизонте постепенно приближалось к берегу.

– Будет гроза, – сказал Мамиллий видавшему виды сатиру.

Сатир продолжал улыбаться до ушей. Он-то знал, кто всему причиной: Ефросиния.

Юноша развернулся и зашагал налево, к небольшому туннелю, выходящему к порту в соседней бухте. Часовой на входе в туннель вытянулся в струнку. Мамиллий заговорил с ним: отчасти из боязни сразу углубляться под землю, а отчасти потому, что беседы с солдатами давали приятное чувство превосходства.

– Доброе утро. Как твои дела?

– Хорошо, господин.

– Сколько вас тут?

– Двадцать пять, господин. Пять офицеров и двадцать солдат.

– Где вы квартируетесь?

Солдат

дернул головой.

– Там, за туннелем, господин. В триреме у причала.

– Выходит, чтобы попасть на новый корабль, мне нужно перебраться через трирему?

– Точно так, господин.

– Весьма утомительно. В императорском саду приятнее, чем в порту, верно?

Солдат задумался.

– Спокойнее, господин. Хорошо для тех, кто любит тишину.

– А ты, значит, предпочел бы ад?

– Простите, господин?

Мамиллий развернулся и вошел в темный туннель. Перед глазами парили мутно-зеленые световые пятна, напоминающие лицо зубастого сатира. Он постарался как можно дольше задержать дыхание, поскольку стражи использовали туннель не только для входа в сад. Пятна перед глазами стали бледнеть, а затем сменились зрелищем ада.

Любой, кроме внука Императора в модной тунике, счел бы этот так называемый ад любопытным и даже привлекательным местом. Порт был построен в небольшой бухте, по форме напоминающей разрезанный пополам кубок. Его окружали аляповатые склады и дома, выкрашенные в красный, желтый и белый. Внутри кубка находился полукруглый причал, вдоль которого стояли всевозможные суда, иногда в пять или десять рядов. Вход был отгорожен от моря двумя причалами, почти касающимися друг друга. Туннель выходил к концу ближайшего из причалов. Набережные, склады, корабли – все кишело людьми. Моряки – рабы и свободные граждане – сновали вдоль бортов, измазанные краской или смолой. Мальчишки на мачтах поправляли снасти; кто-то работал на лодках, кто-то – на баржах; портовые бродяги вылавливали в замусоренной воде бревна.

Склады и дома дрожали в раскаленной дымке, подергивались крутые холмы. Возможно, затрепетало бы и небо, будь на нем хоть облачко. Дым от жаровен и плавилен, чанов, харчевен и корабельных кухонь коптил воздух, отбрасывая сотни пляшущих теней. Поверх всего этого палило солнце, а его бесформенное отражение сверкало под водой в центре порта.

Мамиллий поглубже надвинул на лоб соломенную шляпу и прикрыл нос плащом. На миг застыл в омерзении, втайне упиваясь искренней ненавистью к роду людскому и создаваемому им кошмарному хаосу. Более того, он ощущал, что может добавить новые строки к мифологии ада. Ад не только пышет огнем и смердит – ад ревет, и этот рев от жара и суеты перерастает в оглушительный шум, прорезаемый резкими криками.

Мимиллий свернул на нужный причал, ведущий ко входу в порт, – обращенную к морю стену высотой по плечи. У причала стояли три корабля. По левую руку Мамиллия и всего в нескольких ярдах располагалась грузная императорская баржа. Гребцы спали под солнцем прямо на своих скамейках. Мальчишка-раб поправлял подушки на троне с огромным пурпурным балдахином. Впереди виднелся изящный силуэт триремы; ее весла были отстегнуты и сложены рядом. На палубе трудились рабы, а сама она была испещрена следами грязных ног от бесконечной беготни туда и обратно. Дело в том, что по другую сторону триремы стояла «Амфитрита», коренастая и исключительно уродливая.

Мамиллий медленно брел по причалу, старательно оттягивая миг, когда его накроет жаром из трюма. Он задержался у второго изобретения Фанокла. Метательная машина была установлена у стены и нацелена в море. Вопреки всем правилам ведения боя, Фанокл оттянул цепь, служившую тетивой, и завел механизм. Даже молоток, которому предстояло ударить по рычагу и спустить тетиву, лежал наготове. В желобе находился стержень, увенчанный сверкающим бочонком; на конце бочонка красовалась латунная бабочка с железным жалом. Вполне подходящее насекомое для ада. Если ударить по рычагу, стержень полетит к морю, к рыбацким лодкам, и доставит им бочонок от имени Императора.