Повелитель Островов
Шрифт:
— Беги в город! — скомандовал Ноннус, как всегда первым сориентировавшись в критической ситуации. — Постарайся опередить облако!
Хотя его приказ относился непосредственно к Шарине, за ними вверх по дороге бросилась вся компания, включая Медера. Только строгий окрик командира удержал Кровавых Орлов от панического бегства, грозившего свалкой. Вряд ли аристократы сумели бы уцелеть в подобной суматохе. Не то чтобы гвардейцам не хватало храбрости, но одно дело сражаться с обычными людьми, и совсем другое — против жутких, сверхъестественных созданий. С большим трудом Вейнеру удалось организовать тыловую оборону.
Впереди, на горном серпантине, куда мчались люди, тоже присутствовали аркаи — хотя гораздо менее развитые и мощные, чем те, что гнались за ними. Очевидно, сила восставших созданий зависела от времени воздействия на них движущегося розового облака.
На первом же повороте Шарина поскользнулась и едва не упала на бегу. Отшельник взвыл, но помочь ей ничем не мог, так как обе руки у него были заняты оружием. Девушка и сама удержалась. Она отшвырнула свой топорик в качестве противовеса и сохранила равновесие, лишь коснувшись земли освободившейся рукой.
На ее пути поднимался почти сформировавшийся аркай. Шарина перемахнула через чудовище и продолжала свой бег.
— Может, срежем путь через холм? — крикнула она отшельнику.
— Мы не знаем дороги! — возразил тот. — Запросто можем застрять в каком-нибудь овраге.
По всей дороге продолжали возникать аркаи. Позади себя Шарина услышала лязг оружия и крик, но продолжала бежать без остановок.
17
Войдя в общий зал постоялого двора, Гаррик застал отца у стойки. Тот аккуратно переносил счета посетителей с глиняных табличек на специальные полотняные полоски. Стоял тот недолгий час, когда солнышко еще не зашло и ласково светило западное окно. И пик вечерней торговли пока не наступил, поэтому можно было привести в порядок бухгалтерию.
Только приведенные подсчеты дали сумму более одного серебряного анкора, а ведь существовал еще счет Бенлоу — за содержание самого торговца, его дочери, охранников и животных. Деньги, уплаченные купцом, составляли никак не меньше все того же анкора. Что ни говори, последняя неделя оказалась чрезвычайно прибыльной для всей деревни и для постоялого двора в частности..
Райз обернулся на звук отворившейся двери и вопросительно уставился на сына.
— Э-э, отец, — начал Гаррик. — Я подумал, что утром будет большая суета, поэтому лучше нам попрощаться сегодня, пока есть время…
Райз одобрительно кивнул.
— Ты всегда проявлял завидную предусмотрительность, — заметил он. — В добавление ко всем прочим твоим добродетелям.
Он бросил взгляд на гусиное перо, которое держал в руке, и тщательно вытер его кончик между указательным и большим пальцами, чтобы оно не засохло и не засорилось. Затем снова поймал Гарриков взгляд и продолжал:
— Никто заранее не знает, что сулит нам будущее. В этом смысле завтрашний день ничем не отличается от всех прочих. Надеюсь, ты вернешься домой с приличной суммой в серебряных монетах и тем опытом, который молодой человек с деньгами может приобрести в большом городе.
На лице Райза мелькнула знакомая улыбка — затрагивая лишь левую половину лица, она больше напоминала нервный тик.
— Хочу верить, что ты проявишь благоразумие, — завершил он свое отцовское напутствие. — Однако я понимаю: ты не такой старый сухарь, как я. Развлекайся, мой мальчик, но не теряй головы!
— Э-э, я вернусь через десять дней, — смущенно пробормотал Гаррик. — Я бы обернулся и раньше, но пока мы не доставим Теноктрис в Каркозу, нам придется приноравливаться к ее шагу.
Он снова посмотрел на отцовские записи. Райз обладал вполне профессиональным почерком: каждая буковка четкая и разборчивая, как в книге, но без характерных виньеток и загогулинок, которые делались во имя красоты и только затемняли смысл написанного. Гаррик и сам писал получше многих в деревне, но знал, что никогда не достигнет той элегантной простоты, которая отличала его отца.
— Так вот, как я уже сказал, — произнес Райз, — будущее от нас не зависит…
Он положил перо на стойку бара и, не поднимая взгляда от собственных рук, добавил:
— До сих пор у меня не было ни малейших сомнений, что ты сможешь о себе позаботиться, мой мальчик… С другой стороны, я не переоценивал свои возможности по части помощи другому человеку. И тем не менее… Возможно, в один прекрасный день ты обнаружишь, что нуждаешься в моей помощи. Так знай: я помогу тебе, чем только смогу.
Закончив эту тираду, Райз решительно отвернулся к окну и поднес глиняную табличку поближе к свету. Затем обмакнул кончик пера в чернильницу и возобновил свою работу.
— Большое спасибо, — произнес Гаррик в отцовскую спину. — Но полагаю, ты знаешь… Я вернусь через десять дней.
Он направился к лестнице, на ходу прикидывая, что из одежды взять с собой. В это время в открытой двери кухни появилась Лора:
— Гаррик? Ты не зайдешь? Мне надо тебе кое-что сказать.
Юноша почувствовал, как в горле у него встал комок. На помощь отца рассчитывать не приходилось — тот весь погрузился в свои расчеты.
— Да, мама, — пробормотал Гаррик.
Лора придержала дверь, пока сын не вошел, затем плотно ее притворила. Они были одни на кухне: стряпня для Бенлоу и его свиты являлась не столь уж трудоемким делом.
Гаррик остановился посреди комнаты и сцепил руки за спиной — он просто не знал, куда их девать. Лора обернулась к сыну: кукольное лицо исказили обида и злость.
— Я всегда любила тебе, Гаррик, — произнесла женщина. — Ни одна мать не любила больше своего ребенка!
Ее резкий, оборонительный тон лучше всяких слов убеждал: Лора сама не хуже сына понимает, что это ложь. Если уж допустить, что Лора могла о ком-то заботиться, кроме себя самой, то таким человеком наверняка была бы Шарина.
Дверь, ведущая во двор, растворилась, на кухню вошла Илна.
— Я пришла за… — успела произнести девушка.
— Это может подождать, — оборвала ее Лора. — Я понимаю, ты росла без матери, некому было тебя научить стучать в дверь перед тем, как войти в комнату. Но тем не менее я беседую со своим сыном!
Гаррик видел, как окаменело лицо Илны. В деревне все хорошо знали Лору: эта женщина в гневе могла сболтнуть все что годно. Очевидно, она считала, что память у ее односельчан такая же короткая, как у нее самой. Однако в случае с Илной, особенно с рассерженной Илной, дело обстояло совсем иначе…