Повелитель прошлого

Палев Михаил

– Какой кражи?! – воскликнул Стас. – Вениамин… то есть Борисов, сказал мне, что купил деисус у какой-то старушки!

– Гражданин Борисов похитил иконы из запасника владимирского музея, и, кстати говоря, кражу обнаружили совершенно случайно, хотя он очень хорошо подготовился – даже подменил иконы копиями. Значит, готовился заранее! А когда человек готовится к краже музейных ценностей, он почти всегда действует по заказу: ведь раритет из музея в комиссионку не сдашь и на толкучке не продашь.

Следователь выжидающе посмотрел на Стаса, ожидая реакции, но реакции не последовало, и он продолжил:

– Дело было так: Борисов заранее продумал план похищения

икон, заранее договорился с вами о том, за сколько вы их купите и каким образом он устроит так, чтобы кражу долгое время никто не обнаружил. Именно поэтому вам и не пришло в голову спрятать иконы – слишком уверены были в безнаказанности! Обращаю внимание, что кража была совершена из хранилища, за что по статье 89 Уголовного кодекса РСФСР полагается не менее трех лет лишения свободы. Ну а если истинным организатором кражи являлись вы, а Борисов был просто исполнителем? Организатору ведь срок положен гораздо больший! Обычно организатор получает по максимуму, что в вашем случае означает – восемь лет с конфискацией имущества. Так что подумайте! Чистосердечное признание – и вы всего лишь скупщик краденого, для которого можно ограничиться общественным порицанием. Будете упрямиться – сядете как организатор кражи музейных ценностей! Ситуация ясна?

Стас кивнул, хотя, вернувшись домой, пришел к выводу, что ситуация запутана до предела. Следователь сейчас сладкие песни поет, – а как вдруг поступит в органы указание об очередном «усилении борьбы с кражами госсобственности»? Тогда сразу из гражданина Никодимова слепят организатора и – восемь лет таежного санатория! И ведь могут все конфисковать, – все, на что он полжизни потратил, отказывал себе во всем, любовно подбирал, реставрировал… И вот – все коту под хвост! Да, угораздило Вениамина деисус из музея умыкнуть! Да уж лучше бы он старушку ограбил – меньше дали бы. А тут – государственная собственность! Здесь государство беспощадно. И теперь вот трепещи и жди, чем дело закончится – общественным порицанием или восьмушником с конфискацией! И не сидеть ему больше в любимом вольтеровском кресле, и не любоваться древней Статуей… Статуя!

Стас облегченно рассмеялся. Именно так! Вот его сказочный парашют, при помощи которого он может выпрыгнуть из любой безнадежной ситуации. Хрен вам, гражданин следователь! Хрен вам, дорогие товарищи судьи и народные заседатели! Хрен вам, дорогие товарищи из товарищеского суда, общественные обвинители и общественные порицатели! Теперь я неподсуден вашему суду. Я – выше вас! Вас – просто нет. Вы не существуете! Вы – ирреальны! А самая реальная действительность – это мое сознание и мое желание создать новую действительность с любой страницы.

Да, вот так вот, гражданин следователь! Не понравились вы мне, и поэтому я вас вычеркиваю из новой реальности, которую начну писать с чистого листа, выбросив из своей жизни обстоятельства встречи с вами, как исчерканные страницы черновика.

В состоянии эйфории от внезапного облегчения Стас налил себе пятьдесят грамм коньяка и уселся в вольтеровское кресло поразмышлять: с какого момента изменить свою жизнь в этот раз.

Действительно, а как он жил все эти годы? Добрая половина жизни потрачена на охоту за редкостями. Ради них он отказывал себе во всем: в мелких радостях жизни типа поездки на курорт с обязательным и ни к чему не обязывающим курортным романом; в спокойной уверенности складывания по кирпичику карьеры – с положением в обществе, дачей, машиной, квартирой, спецбуфетом и персональной пенсией; в семейном счастье, наконец! И что он имеет теперь в награду? Угрозу лишения доброго имени,

а то и свободы, главное же – лишения тех дорогих ему вещей, которым он посвятил жизнь! А сколько у него в доме ценностей откровенно сомнительного происхождения? Уж этому следователю только дай зацепку – потянется ниточка!

А с чего все это началось? Когда им овладела эта болезненная страсть к раритетам?

Стас вспомнил, как однажды, когда ему только исполнилось двенадцать лет, родители взяли его с собой в гости к дяде Жоре. Стасу не хотелось идти: как раз накануне местный заводила Гришка Самурай милостиво принял его в свою компанию. Но отец не терпящим возражений голосом позвал его домой – переодеться в приличную одежду для похода в гости, – и Стас подчинился. В детстве он был послушным мальчиком.

Дядя Жора собрал превосходную коллекцию фарфора. Стас вспомнил, какое впечатление произвели на него старинные фарфоровые статуэтки. Это вам не мордастые киски, страхолюдные лебеди и неопознаваемые писатели, от которых ломились полки универмагов! Стас как зачарованный смотрел на галантных кавалеров и прекрасных дам, изящных балерин и чудесных зверей – творения старых мастеров.

Дядя Жора заметил это неподдельное детское восхищение и растрогался. Он подарил Стасу фарфоровую статуэтку балерины и сказал:

– Смотри, Стасик! Эта балерина стояла на каминной полке в комнате маленького князя Трубецкого. Мальчик вырос, стал декабристом, состарился, умер… его дети и дети его детей уже ушли из жизни – а статуэтка все живет и радует нас! Это очень дорогая вещь, но я дарю ее тебе, потому что верю – она станет началом твоей прекрасной коллекции. Я чувствую в тебе настоящего, прирожденного коллекционера!

Дядя Жора не ошибся: Стас стал как одержимый рыться в книгах по искусству, просиживал в читальных залах вместо того, чтобы играть на улице с ребятами. Во дворе его стали дразнить «архивариусом», – впрочем, большинство из дразнивших даже не понимали значения этого слова.

Он стал для ребят белой вороной, а таких очень не любят в детских коллективах. Его поколачивали, не принимали всерьез, а Стас все больше уходил в себя, в свой мир прекрасного, который для других был всего лишь кучей старых безделушек.

Когда он стал старше, то мучительно долго не мог найти себе девушку. А когда нашел, то быстро спугнул ее своими разговорами на антикварные темы, потому что ни о чем другом он говорить не любил, да и не умел.

Когда Стас понял, что вряд ли сможет сойтись с какой-нибудь женщиной поближе и надолго, то он даже вздохнул с облегчением: нет, женщину невозможно даже представить в его святилище – еще разобьет драгоценную китайскую вазу, смахивая с нее пыль, или испортит бесценную инкрустацию, протерев мокрой тряпкой ломберный столик княгини Волконской!

В конце концов Стас ограничил свой интерес к женщинам мимолетными встречами со случайными знакомыми да визитами к местной проститутке, принимавшей клиентов на дому и слывшей непревзойденной мастерицей минета.

Стас даже передернулся лицом, вспомнив это. Нет, теперь он знает, как надо изменить жизнь! Нужно жить как все, и тогда жить будет легко и просто. И даже если вдруг жизнь покажется прожитой зря, всегда можно утешить себя мыслью – дескать, не беда, ведь все же так живут!

Решено! Стас встал и подошел к Статуе. Устало раскинувшийся на ложе воин окутался синеватой дымкой: он ждал Стаса, чтобы ввести его в новую жизнь. Стас в последний раз оглянулся на вольтеровское кресло, мысленно попрощался с ним и решительно положил руку на потеплевшую бронзовую голову Статуи».