Повелитель пустыни
Шрифт:
Ее вздох означал капитуляцию.
— Я думала о прошлом. Оно еще стоит между нами.
Объяснение прозвучало горячо и серьезно.
Тарик не стал оспаривать ее слов. Воцарилась тишина, которая навалилась на Джасмин тяжким грузом.
— Четыре года, Тарик. — Все ее чувства были теперь обнажены. — Четыре года мы провели далеко друг от друга. И ты отказываешься поделиться хоть крупицей твоей жизни в это время.
Лицо Тарика потемнело еще больше.
— Что тебе нужно знать?
— Что угодно! Все! Не знать ничего об этих четырех годах —
— Ты сама это выбрала.
— Но сейчас я сделала другой выбор!
В ответ Тарик отвернулся.
— Пожалуйста, — взмолилась она.
Тарик взглянул ей прямо в лицо, сверля ее глазами цвета потемневшего от времени нефрита.
— По пути домой из Новой Зеландии террористическая группировка должна была совершить покушение на меня.
— Нет! И они...
Он покачал головой.
— Им не представилось возможности.
Он отошел к дереву, прислонился к нему, и ощущение одиночества накрыло Джасмин с головой.
— Они еще действуют?
— Нет. Террористов поддерживало их правительство, которое слетело два года назад. А новое правительство более мирное и финансировать такие покушения не будет.
Джасмин показалось, что он хочет ее успокоить. Эта мысль дала ей мужество продолжать, хотя ледяной тон Тарика красноречиво давал понять, что ей следует отступить.
— Но даже одно!..
И тут он нанес ей разящий удар:
— Они решили, что я слабак и меня легко взять, потому что женщина поставила меня на колени.
Джасмин захотелось кричать от боли. Почти потерять его... И наконец увидеть, что задача ее в тысячу раз труднее, чем представлялось вначале. Может быть, решить ее вовсе невозможно. Прошлой ночью до нее стало доходить, до какой степени гордость и честь неотделимы от природы ее мужа. А теперь она ясно видит, как жестоко была растоптана гордость Тарика мотивом, позволившим террористам осмелиться на покушение. Сила воина, предводителя была подвергнута сомнению из-за того, что он позволил себе поддаться чувствам. И он не простит женщину, которая стала причиной оскорбления.
Тяжелое молчание нарушил громкий зов одного из сопровождающих. Тарик что-то крикнул в ответ, не сводя с Джасмин своих темных, непроницаемых глаз.
— Нам надо идти.
Все еще в шоке, Джасмин тупо кивнула. Она шла за Тариком к лагерю как во сне. Тарик вложил в ее руки тарелку, а когда она не шелохнулась, наклонился к ее уху и прошептал:
— Мина, поешь, иначе я усажу тебя на колени и покормлю.
Она поверила. И быстро, как только могла, съела все. У нее тоже есть гордость.
Когда они поели, Тарик осторожно поднял ее и усадил на верблюда. От него не укрылось, как она боролась с позывами к рвоте, и, устраиваясь сзади на верблюде, он в то же время старался поддерживать ее. Джасмин упорно молчала после его шокирующего признания. И это молчание не нравилось Тарику. Его Мина — это огонь, жизнь, радость. Ему оставалось только гадать, как вернуть свою Мину.
— Держись крепче, — предупредил он, когда
Джасмин ухватилась за его руку, но тут же выпустила его, едва верблюд выпрямился. Тарика мучило ее молчание. Это открытие ему не понравилось. Шейх не нуждается ни в ком. Только дурак нуждается в женщине, которая не способна на верность. Просто за вчерашний день он привык к ее близости, к ее голосу. И ничего больше.
— Весь день будешь дуться?
— Я не дуюсь.
В ее голосе промелькнул характерный для нее огонь. Было что-то такое в ее ответе, отчего ему стало чуть легче. Она не раздавлена, не сломлена.
— Лучше, чтобы ты знала правду.
— Ты больше не впустишь меня в свое сердце?
Ему стало неуютно от этого вопроса в лоб.
— Именно. Я не стану легкой мишенью во второй раз.
— Мишенью? — повторила она хриплым шепотом. — Это не война.
Губы Тарика искривились.
— Это хуже.
После ее возражения он едва понимал, что делает и говорит. Он любил ее больше, чем бесконечные пустыни родной земли, но именно пустыни помогли ему исцелиться.
— Я не хочу с тобой воевать.
Последние слова вернули ему спокойствие, и он мягко ответил:
— Ты принадлежишь мне, моя Джасмин. Навсегда. И нам незачем воевать.
Больше он не откроет ей свое сердце, но и не отпустит ее.
Глотая слезы, Джасмин опустила голову ему на грудь. Когда-то она проползла бы на четвереньках по битому стеклу, чтобы услышать от Тарика это слово. Теперь ей этого мало. Навсегда остаться с Тариком, который не любит ее и уже никогда не полюбит — этого ей мало.
Препятствие, встретившее ее на пути, выросло до немыслимых размеров. Недостаточно убедить Тарика в том, что она верна ему. Когда-нибудь он может простить ее за то, что она не пошла наперекор семье ради их любви, хотя едва ли это будет легко. Но сможет ли он когда-нибудь простить ей второй, сильнейший удар по его гордости воина?
А если она нанесет еще и третий?
Джасмин задохнулась от ужаса. Нет! Никто никогда не узнает, что она незаконная дочь! Никто не попрекнет ее мужа. Об этом известно только ее семье, а ее члены слишком дорожат положением в обществе, чтобы проговориться.
Думаешь, твой принц женится на девушке, которая даже не может сказать, как звали ее отца? Мечтай, сестренка.
Четыре года назад ее сестра нанесла ей удар в самое больное место, и она до сих пор от него не оправилась. Как мог бы Тарик принять ее, тем более полюбить, если на это не хватило даже ее приемных родителей?
Он не поверит, что роскошная свадебная церемония настолько захватила ее, что она попросту забыла свой секрет. Секрет, из-за которого решение Тарика взять ее в жены является заведомо опрометчивым. Восемнадцатилетняя девчонка собиралась сказать ему... пока Сара не предупредила ее о последствиях. Джасмин поверила сестре и сохранила при себе свою постыдную тайну, которой семья попрекнула Джасмин, ставя ее перед выбором.