Повелитель пустыни
Шрифт:
Джасмин толкнула его локтем в бок.
— Ты бесподобно дерзок, но я слишком сыта, чтобы с тобой спорить.
Она рассмеялась, а Тарик последним изумительным движением сжал ее груди и с явной неохотой поставил ее на ноги.
— Нам надо готовиться к отъезду, моя Джасмин. Пора домой.
Глубоко вздохнув, Джасмин быстро оделась, взялась за мускулистую руку Тарика, и они вышли из палатки. Тарик улыбнулся ей наглой улыбкой и пообещал:
— Приедем домой — поиграем.
От этой шутливой, исполненной чувственности
— Я тогда сказала правду. Я люблю тебя.
Внезапно лицо Тарика переменилось. Только что оно было открытым, смешливым, теперь же наглухо замкнулось.
— Нам пора.
Больше ни слова он не сказал.
Глава седьмая
Следующие несколько дней прошли для Джасмин так, словно они всплыли из глубин ее худших ночных кошмаров. Тарик настолько отошел от нее, что она испугалась. Она испробовала все — шутила, злилась, умоляла, клялась в любви — ничто на него не действовало. Ясно, что Тарик может совершенно отсечь ее, ни секунды не раздумывая.
— Пожалуйста, Тарик, — сказала она в машине, когда они возвращались в Зюльхейну, — поговори со мной.
Она была в таком отчаянии, что Тарику пришлось отреагировать. Он поднял глаза от своих бумаг. Его глаза выражали слабый интерес незнакомого человека.
— О чем ты хочешь со мной говорить?
— О чем хочешь! Перестань закрываться от меня!
— Не знаю, что ты имеешь в виду.
С воплем, вырвавшимся откуда-то из глубины души, Джасмин сгребла все бумаги и отшвырнула их.
— Я не позволю тебе так со мной обращаться!
Глаза Тарика вспыхнули зеленым огнем. Он схватил ее за подбородок.
— Ты забыла правила игры. Я больше не исполняю твоих требований.
Никакого гнева, никакой ярости. Спокойствие и самообладание.
— Я люблю тебя. Неужели это ничего не значит?
— Спасибо за твою любовь. — Тарик подобрал бумаги и принялся приводить их в порядок. — Уверен, ее цена за четыре года не изменилась.
Тонкая, едкая колкость достигла цели.
— Мы уже не те, что были тогда. Дай же нам обоим шанс! — взмолилась Джасмин.
Он посмотрел на нее таким равнодушным взглядом, который не мог принадлежать ее мужчине.
— Я должен все это прочитать.
С разгневанным Тариком она еще могла бороться. Но только не с этим холодным, чуждым ей, закованным в броню человеком. Было видно: он жалеет, что уступал ее желаниям в Зейне, и считает, что она решила надеть на него узду, коль скоро он так много ей позволял.
Что
Она испытывала искушение провести первую ночь по возвращении из Зейны в своей спальне. Но... причесалась перед зеркалом Тарика и улеглась в его кровать. А когда он потянулся к ней, подалась ему навстречу. Постель объединяла их. Здесь их любовь всегда была необузданной, яростной, страстной. Это вселяло надежду. Пусть даже им движет голая похоть, все равно, подчиняясь ей, он шепчет: «Ты моя, Мина. Моя!»
Неделю спустя он неслышно подошел к ней, когда Джасмин подкалывала булавками золотистое одеяние.
— Жена, я желаю с тобой поговорить.
Глубокое недовольство в голосе Тарика удивило Джасмин; она отложила ножницы и вынула изо рта булавки.
— Не смей подкрадываться ко мне! — Она приложила руку к груди. — И не говори со мной угрожающим тоном!
Тарик нахмурился. Джасмин ожидала, что сейчас он напомнит ей: приказы здесь отдает он. Трудно было каждый день вступать в сражение с этим воином, но его злость закаляла решимость Джасмин. Гнев такой силы должен быть порожден глубоким чувством.
А еще она поняла, что ей нравится сражаться с ним: ведь воин — это часть любимого ею мужчины.
Воинственность тут же оставила ее, и Джасмин обвила руками его шею и поцеловала. Но он высвободился из ее объятий, крепко сжав ее ладони в своих.
— Я улетаю в Париж на неделю.
— Что? — Джасмин не смогла скрыть изумление. Ее кулаки сжались. — Когда?
— Через час.
— Почему ты не сказал мне раньше?
Челюсть Тарика сделалась каменной.
— У меня нет нужды сообщать тебе о таких вещах. Я твоя жена!
— Да. И ты останешься там, где тебе положено.
Уж лучше бы он ударил ее. Она наклонила голову, скрывая слезы.
— На этой неделе пройдут показы у нескольких французских модельеров. Если бы ты мне раньше сказал, я могла бы полететь с тобой.
Она уже привыкла к его властности, могла даже понять ее, но никогда еще он не поступал с ней так жестоко.
Он выпустил ее руки, с силой сжал подбородок двумя пальцами и поднял ее голову.
— Нет, Джасмин. Тебе нельзя уезжать из Зюльхейля.
Она помрачнела.
— Ты не доверяешь мне, правильно? Наверное, думаешь, что я от тебя убегу при первой возможности?
— Однажды я совершил глупость; теперь ты не заставишь меня совершить вторую.
— Я приехала и осталась по собственной воле. И сбегать не собираюсь.
— Когда ты сюда отправлялась, ты не знала, с чем столкнешься. — Он отмахнулся от ее слов. — Я не привязан к тебе так, как ты, вне всяких сомнений, этого ждала. Раз ты это знаешь, значит, у тебя может появиться желание скрыться. А я не намерен тебя терять.