Повелитель пустыни
Шрифт:
Но в первую очередь он должен вернуть Мину. Она принадлежит ему. Ей не позволено его ненавидеть.
Глава восьмая
— Что значит — он во дворе? — воскликнула Джасмин, приглаживая ладонями нерасчесанные волосы.
Мумтаз пожала изящными плечами.
— Я попросила Хираза задержать его, чтобы предупредить вас.
— Сегодня же пятница! А он должен был вернуться только в понедельник.
В коридоре послышались тяжелые шаги. Глаза Мумтаз расширились.
— Я должна идти.
Она вышла из комнаты. Джасмин слышала, как она что-то говорит Тарику.
Со сдавленным стоном Джасмин завязала на голубом халате пояс. Переодеваться было поздно. Ей не хотелось встречать Тарика в халате, не доходившем ей до колен, с распущенными до плеч волосами, но дверная ручка уже поворачивалась. Джасмин поспешно присела на табурет перед туалетным столиком и взяла щетку для волос. Так он по крайней мере ничего не заметит, если у нее ослабеют ноги.
Она услышала, как Тарик вошел и закрыл за собой дверь. Ее пальцы конвульсивно сжали резную ручку щетки, но она продолжала расчесывать волосы ровными движениями, как бы не обращая внимания на присутствие Тарика. Но она чувствовала его приближение. И вот он остановился за ее спиной, наклонился и опустил обе руки на туалетный столик, словно заключая ее в ловушку. Она продолжала причесываться, хотя уже не чувствовала пальцев. И избегала смотреть в зеркало, опасаясь зеленого пламени, которое ее там поджидало.
— Как твое горло?
При одном из его звонков, еще до последнего, мучительного разговора, она сослалась на больное горло.
— Намного лучше.
— Слышу. Ты хорошо себя чувствуешь?
— Да.
Избегая прикосновения головой к его груди, Джасмин двигалась вперед, но Тарик склонялся все ниже. И вот она уже на самом краешке табурета и дальше двигаться некуда.
— Замечательно. А то я беспокоился, ведь ты так часто спала, когда я звонил.
Хотя говорил он спокойно, Джасмин знала, что он не может не быть в ярости. А она сейчас не готова встретить его гнев достойно. Она не ненавидит Тарика, нет; то была бравада. Ее чувства к нему хаотичны, неопределенны. Но от ненависти они далеки. К тому же они стали еще острее. Что если она полюбила Тарика еще глубже, чем любила все эти годы?
Ее окутало тепло его тела. Должно быть, он изменил позу. Стало совсем сложно продолжать причесываться, так как при каждом движении приходилось прикасаться к нему. Она бросила взгляд на его руки и увидела, что он чуть-чуть сдвинул их, приблизив к ее телу. Пиджака на нем не было, только голубая рубашка.
Он вынул щетку из ее окоченевших пальцев, положил ее на столик. Джасмин застыла, когда Тарик убрал ее волосы назад, за уши, полностью открыв лицо, и провел по ее щеке костяшками пальцев. Так он обычно ласкал ее после завершения акта любви. Джасмин стиснула зубы, злясь на себя за то, что Тарику так легко удалось разжечь в ней ответный огонь.
— Дома ты тоже будешь отказываться говорить со мной?
Между тем неторопливая ласка продолжалась.
— Я уже говорю с тобой.
К счастью, голос не
— Ты очень на меня сердишься, моя Джасмин? — Его хрипловатый гортанный голос звучал над ее ухом, тогда как торсом он почти накрыл ее. — Ты еще не успокоилась?
— Я не сержусь.
Ее сердце колотилось о грудную клетку. Гнев давно выгорел, оставив после себя горькое пепелище. Тарик поцеловал мочку ее уха. Джасмин задрожала.
— Нет, Мина, ты не умеешь лгать. Посмотри-ка на меня. Твой муж приехал домой. Так поздоровайся с ним.
Эти слова резанули ее, словно эхо того командного тона, которым он говорил с ней перед отъездом.
— Тебе нужен секс? Отойди, и я лягу в постель.
Она почувствовала сильную потребность выплеснуть наружу свои самые темные и злые страсти, но подавила в себе это желание. Нет, она не позволит Тарику увидеть, как сильно он ранил ее.
Она ощутила, как затвердели его мускулы, словно он приготовился нанести удар. Он подался назад, и она чуть не упала с табурета, с трудом удержав равновесие. Тогда он подхватил ее и поставил перед собой. Необутая, она доходила ему до середины груди. Не желая смотреть ему в глаза, она сосредоточила взгляд на его плечах.
— Не надо так, Мина. Ты же знаешь, что станешь жидким огнем в моих руках.
Одну руку Тарик положил ей на бедро, второй обхватил ее подбородок, но не заставил ее поднять взгляд.
— Да, я знаю, ты можешь заставить меня трепетать в любую секунду.
Джасмин запнулась, повторяя издевательские слова Тарика. Слова настолько верные, что ей оставалось только внутренне рыдать. Если его пальцы не прекратят эти чувственные прикосновения, она разобьется, словно ваза из тонкого хрусталя.
— Я не буду с тобой воевать. — Она стояла неподвижно, опустив руки.
— Иди в постель, Джасмин. Усталый, расстроенный голос.
Он оставил ее посредине спальни, а сам прошел в свою комнату через смежную дверь, которая закрылась за ним с легким щелчком.
А Джасмин охватило изнеможение. В страхе перед предстоящим объяснением она провела почти без сна предыдущие пять ночей. Не сбрасывая халата, она заползла под одеяло. Но чувство утраты не давало ей заснуть. Ложное, конечно, чувство. Никогда в жизни она ничего не имела, а значит, ей нечего было терять. И все-таки хотелось пойти к мужу, прижаться к нему...
— Нет.
Нет, она не поддастся влечению, коль скоро Тарик не видит ничего из ряда вон выходящего в своем обхождении с ней. Уважение, повторила про себя Джасмин. Она заслуживает уважения.
Тарик швырнул скомканную рубашку через всю комнату. Она его отвергла! Такого от Джасмин он не мог ожидать. Он полагался на ее врожденное великодушие. Время и разлука, наряду со страстным гневом Джасмин, заставили его пожалеть о жестоких словах. Они ранили жену. Более того, в них была неправда. Много раз за эти четыре года он просыпался по ночам с мыслью о ней, а это неопровержимо свидетельствовало о том, что она незаменима.