Повелитель пустыни
Шрифт:
Джасмин никогда не сомневалась в том, что ее муж испытывает к ней глубочайшее влечение. Его желание было физически ощутимо; во всяком случае, так было до тех пор, пока он не решил отдалиться от нее. Как бы Тарик ни злился, он длил любовные акты, пока Джасмин не начинала кричать.
Ее пальцы выбивали по столу быструю дробь.
А вдруг он не знает, что нуждается в ней так же сильно, как она в нем? Для него, воина, это открытие должно быть ударом, ударом болезненным. Надо сделать так, чтобы его мужская гордость не была при этом уязвлена.
Из зеркала
— Итак, или я смогу убедить его, что нужна ему, или он так и будет от меня уходить, и тогда мне не на что рассчитывать.
Но сама мысль о том, чтобы обольстить мужа, страшила Джасмин. Он стремился доминировать и в постели, и его самообладание ставило в тупик. И раздражало. Если она теряет голову, желательно, чтобы то же происходило и с ним...
— Гм. Что можешь предложить? — спросила Джасмин у своего отражения.
— И часто ты разговариваешь сама с собой?
Этот вопрос, в котором звучала снисходительность, заставил Джасмин резко повернуться на табуретке. Тарик стоял в дверном проеме, соединявшем их комнаты, привалясь к косяку. У Джасмин мелькнуло опасение, что он слышал больше, чем ей хотелось бы. Но на лице Тарика она увидела очень знакомое выражение расслабленности, выводящее ее из себя.
— Это помогает облегчить душу, — саркастически ответила она.
Против обыкновения, она поспешила потуже затянуть пояс халата. И тут же заметила, как Тарик наблюдает за ней из-под полуопущенных век. Этот взгляд ускользнул бы от ее внимания, не будь она предельно сосредоточена. Покраснев, она опять повернулась к зеркалу.
Наклоняясь к столику, она прекрасно знала, что отвороты халата соблазнительно раздвинулись, открывая заинтересованному взгляду округлые груди. Во всяком случае, хотелось надеяться, что зрелище было соблазнительным. Ей остается только умереть, если окажется, что отчужденность Тарика вызвана тем, что ее сексуальность утратила свое влияние на него.
— Что за нелепость, — пробормотала она.
Огонь в Тарике не гаснет никогда. Оттого-то этот человек и бесценен.
— Ты о чем?
Тарик приблизился и встал рядом с ней, опустив руки в карманы широких брюк. Обычно он носил традиционные одеяния, но время от времени отдавал предпочтение западному стилю. В этот день на нем была голубая шелковая рубашка и черные брюки; строгие цвета, подчеркивающие его суровую мужскую красоту.
Затылок ее заныл от ощущения его близости. Она всегда необыкновенно остро чувствовала, что он рядом. Мысль о том, чтобы откинуться назад и прижаться головой к его плоскому животу, была настолько соблазнительной, что ей пришлось мысленно прикрикнуть на себя. Если сейчас она поддастся влекущей, откровенной сексуальности мужа, он вновь заставит ее кричать в экстазе, сам сохраняя при этом хладнокровие.
Эта мысль подстрекнула Джасмин наклониться чуть дальше и будто бы бессознательно скрестить ноги. Как она и рассчитывала, халат на коленях распахнулся, полы его соскользнули, и она оказалась практически обнаженной.
— Ничего, просто мне пришли
Грациозным жестом она отложила кисточку и взяла губную помаду. Округлив губы чуть заметнее, чем обыкновенно, она обдуманно медленными движениями принялась обновлять матово-бронзовый оттенок, чтобы губы казались полными и влажными. Она помнила, что мужу больше всего нравится целовать ее, когда на ее губах нет помады. А этот вечер посвящен ему. К концу ужина глянец сотрется, а сейчас этот бронзовый блеск сыграет свою зовущую роль.
Тарик кашлянул и переменил позу, но не отступил. Это показалось ей добрым знаком. Вот только где нужно остановиться? Только бы Тарик не разгадал ее план до той минуты, когда — ее волей-они окажутся в постели. Она усмехнулась.
— Чему ты смеешься? — хрипло спросил он.
Этот тембр — хороший знак.
— Вспомнились кутюрье-гомосексуалисты и их представления о формах женского тела. — Джасмин решительно тряхнула головой. Она гордилась тем, что ей удалось сохранить трезвую голову, в то время как ее гормоны устроили настоящую бурю. — Вот. — Она провела рукой по груди и бедру, помешкав лишнюю долю секунды. — Мы с тобой уже говорили о женских округлостях, помнишь?
— Да.
Ей показалось, что у Тарика слегка перехватило дыхание.
— Так почему же... — Ее рука остановилась на влекущих изгибах в месте, едва прикрытом распахнутыми полами атласа. — Откуда взялась тенденция к прямым углам и прямым краям?
Тарик не ответил, и Джасмин взглянула в зеркало. Он еще не успел встретиться с ней взглядом, а она уже с ликованием отметила, что на его щеках появился румянец. Он смотрел на ее бедра из-под опущенных век. Не исключено, что он позабыл, о чем только что шла речь. Превосходно.
— Думаю, ты права, — наконец проговорил Тарик.
Джасмин быстро кивнула и вновь занялась макияжем, не забывая о том, что Тарик смотрит в зеркало. Ей было непросто сохранять невозмутимое лицо, но силы ей придавало стремление поддерживать в Тарике ту же чувственную жажду, что владела ею самой. Не спеша она покончила с косметикой, поднялась и подошла к платяному шкафу. Ее удивило и обрадовало, что Тарик в ожидании прилег на кровать, заложив руки за голову. И опять его поза напомнила ей о пантере, расслабленной, но исполненной скрытой силы.
Лишь открывая дверцы шкафа, она разрешила себе нахмуриться. Как же ей удастся обольстить его, если он ее не видит? Кровать располагалась в комнате так, что шкаф оттуда не был виден.
Джасмин сняла с вешалки почти прозрачную голубую юбку. Два слоя шифона делали эту прозрачность приемлемой с точки зрения приличий. Эту юбку Джасмин никогда прежде не надевала. Но сегодня ей предстояла битва.
К юбке она надела топик с отороченными серебристой тесьмой рукавами свободного покроя, который открывал грудь, оставляя открытым и живот. Поскольку одежда была облегающей, Джасмин не стала подыскивать бюстгальтер. В результате любой наклон головы неоспоримо доказывал факт его отсутствия.