Повелитель Самарканда

Говард Роберт Ирвин

Баязид не собирался противопоставлять татарам огонь луков, он хотел довести своих воинов до врага, чтобы те разметали ряды Тимура, прежде чем эмир сможет получить преимущество искусным маневром. Правый турецкий фланг состоял из спахов, центр из янычаров и сербской пехоты с Петром Лазариусом, а командовал ими сам султан.

У Тимура не было пехоты. Он с охраной засел на холмике позади своего войска. Нур эд-Дин командовал его правым флангом всадников, Ак-Бога – левым флангом, принц Мухамед – центром. В центре находились слоны в кожаной сбруе, с башнями и лучниками. Устрашающий рев слонов был единственным звуком, разносившимся над огромным, закованным в броню татарским войском, тогда как турки наступали под гром кимвалов

и литавр.

Как удар молнии обрушил Сулейман свои эскадроны на правое крыло татар. Турки побежали прямо в самую гущу ливня стрел. Они наступали неудержимо, и ряды татар пошатнулись. Сулейман, выбив из седла увенчанного перьями цапли вождя, торжествующе закричал, но в этот момент за спиной у него раздался гортанный рев.

– Гар! Гар! Гар! Братья, ударим за повелителя нашего Тимура!

Взревев от ярости, Сулейман обернулся и увидел, как его всадники отступают, падая под стрелами калмыков. И еще он услышал смех Мак-Диза, похожий на смех сумасшедшего.

– Предатель! – закричал турок. – Это твоя работа!

Широкий меч горца сверкнул на солнце, и обезглавленный принц Сулейман выпал из седла.

– За Никополис! – прокричал обезумевший горец. – Цельтесь лучше, братья-псы!

Приземистые калмыки завизжали в ответ, словно волки, откатились назад, чтобы избежать сабель отчаявшихся турок, но по-прежнему посылали во врага свои смертоносные стрелы. Многое вынесли калмыки от своих хозяев, и наконец наступил час расплаты. Теперь правое крыло татар били и спереди, и сзади. Турецкая кавалерия оказалась смята. Войско обратилось в бегство. Все шансы Баязида уничтожить врага одним ударом были потеряны.

В начале битвы правый фланг турок наступал под оглушительный рев труб и грохот барабанов. И вот во время этого отвлекающего маневра по туркам неожиданно ударил левый фланг татар.

Ак-Бога налетел на летучих спахов и, потеряв голову в пылу кровавой сечи, погнал их назад, пока преследуемые и преследователи не исчезли за холмами.

Тимур послал принца Мухамеда с резервным эскадроном поддержать левое крыло и вернуть Ак-Богу. В это время Нур эд-Дин, уничтожив остатки кавалерии Баязида, повернулся и ударил по сплоченным рядам янычаров. Те держались, словно железная стена, и вернувшийся галопом Ак-Бога насел на них с другой стороны.

Теперь уж и сам Тимур сел на своего боевого коня. Центр армии татар взметнулся стальной волной, хлынув на едва держащихся турок. Пришло время смертельной схватки.

Атаку за атакой обрушивали татары на сомкнутые ряды турок. Волнами налетали они и возвращались назад. Но янычары неколебимо стояли в облаках дыма, отбивались окровавленными копьями, зазубренными саблями и топорами, с которых капала кровь. Исступленные всадники, словно смертоносный смерч, сметали ряды противников ураганом стрел, за полетом которых не мог проследить глаз человека. Очертя голову бросались они в ряды янычар и с безумными криками прорубали щиты, шлемы и черепа врагов. Турки отвечали тем же: опрокидывая лошадей и всадников, они рубили, топтали татар, топтали своих же мертвых и раненых, чтобы сомкнуть ряды. Это продолжалось до тех пор, пока оба войска не оказались на ковре из мертвых тел и копыта татарских скакунов не стали разбрызгивать кровь при каждом шаге.

Многократные атаки наконец разорвали на части турецкое войско, и сражение с новой силой вспыхнуло по всей долине: группы турок стояли спина к спине, убивая врагов и погибая под стрелами и саблями всадников степей. В облаках пыли шествовали слоны. Их рев походил на трубный глас ангелов. Лучники на спинах слонов пускали потоки стрел и огня, иссушавшего воинов в кольчугах, как жареное зерно.

Весь день Баязид пешим сражался во главе своих людей. Рядом с ним пал король Петр, пронзенный десятком стрел. С тысячью янычар султан весь день удерживал вершину самого высокого холма на равнине.

Он не отступил, хоть рядом с ним и гибли его люди. Расщепленными копьями, разящими топорами и саблями воины султана из последних сил сдерживали татар. И тогда Дональд Мак-Диза, пешком, со свирепым взглядом обезумевшего пса, очертя голову кинулся в гущу схватки и обрушился на султана с такой яростью и ненавистью, что украшенный гребнем шлем Баязида разлетелся вдребезги от удара тяжелого меча. Султан рухнул замертво. На усталые группы сражающихся спустилась тьма, и только тогда литавры татар возвестили о победе.

6

Мощь османов была сокрушена. Перед палаткой Тимура лежала куча голов приближенных Баязида. Но татары на этом не остановились. Вслед за бегущими турками они ворвались в Брюсу, столицу Баязида, опустошив город огнем и мечом. Как смерч пронеслись татары и растаяли, нагруженные сокровищами из дворца, прихватив с собой женщин из сераля султана.

Прискакав в татарский лагерь вместе с Нур эд-Дином и Ак-Богой, Дональд Мак-Диза узнал, что Баязид жив. Удар шотландца только оглушил султана, и теперь турок стал пленником эмира, над которым раньше насмехался. Мак-Диза сыпал проклятиями. Гаэл был весь в пыли и грязи после тяжелого перехода и еще более тяжелой битвы. Высохшая кровь темнела на его кольчуге и запечатала устье ножен. Пропитанный кровью шарф обвивал его талию грубой перевязью. Глаза гаэла были налиты кровью, тонкие губы скривились от ярости.

– Клянусь Богом, не думал, что этот вол оправится от такого удара. Он будет распят? Ведь именно это он собирался сделать с Тимуром.

– Тимур его хорошо принял и не причинит ему вреда, – ответил один из придворных. – Султан будет присутствовать на пире.

Ак-Бога покивал головой, ибо был милостив, когда не сражался. Но в ушах Дональда раздавались крики избиваемых пленных в Никополисе, и он горько рассмеялся. Неприятно прозвучал этот смех.

Для свирепого сердца султана смерть была предпочтительней, чем пир, происходивший, как обычно, после победы. На этом пиру он присутствовал как пленник. Баязид походил на мрачного идола, безмолвного и, как казалось, глухого. Он делал вид, что не слышит грохот литавр и рев веселящихся татар. На голове султана был тюрбан верховного владыки, украшенный драгоценными камнями, в руках украшенный драгоценными камнями скипетр его исчезнувшей империи.

Султан не притронулся к огромной золотой чаше, стоявшей перед ним. Много, много раз радовался он агонии побежденных, никому не оказывая таких милостей, как оказали сейчас ему. Незнакомая ранее боль поражения сковала сердце султана.

Он таращился на красавиц своего сераля, которые соответственно татарскому обычаю, трепеща, обслуживали своих новых хозяев: черноволосые еврейки с сонными, тяжелыми веками, смуглые гибкие черкешенки и златовласые русские, темнокожие гречанки и турецкие женщины с фигурами Юноны – все они нагими, как в день рождения, явились перед глазами татарских князей.

Баязид клялся, что изнасилует жен Тимура. Теперь же его коробило, когда он смотрел на Деспину – сестру и любовницу Петра Лазаруса, обнаженную, как и остальные, коленопреклоненную и трепещущую от страха, предлагая Тимуру чашу вина. Татарин рассеянно запустил пальцы в волосы девушки, и Баязид содрогнулся, словно эти пальцы сжали его собственное сердце.

Султан видел Дональда Мак-Диза, сидевшего рядом с Тимуром. Гаэл остался в своей пыльной, испачканной одежде и выделялся среди пышных, разодетых в шелка и золото татар. Дикие глаза Мак-Диза сверкали, а за едой вел он себя дико и необузданно, словно изголодавшийся волк. Он пил крепкое вино чашу за чашей. И тут наконец самообладание отказало Баязиду, и он сломался. С ревом, заглушившим весь остальной шум, Громовержец наклонился вперед, сломав руками тяжелый скипетр, как тростинку, и швырнул на пол обломки.