Повелитель теней. Том 1
Шрифт:
— Свою смерть, — кивнул Сёрмон, присев на подлокотник кресла рядом с другом. — Он мог спастись, но… не мог. Вы же знали его. Он был из тех парней, что затыкают пробоины собственными телами.
— Маленькая промежуточная станция, — задумчиво продолжил Авсур. — Покорёженный утюг, в который набилось полторы тысячи душ, в основном сброд. Таверны, гостиницы, игорные дома. Правда, был госпиталь и несколько приличных звездолётов с пассажирами, которые ждали прибытия танкера для дозаправки.
— Частная лавочка, — мрачно уточнил Сёрмон. — Какой-то придурок выкупил старую баржу и оборудовал этот пересыльный лагерь, чтоб зарабатывать на бродягах. Всунул её на бойкое место и явочным порядком включил станцию в атлас района, который никто из
— Мы тоже. Мы как раз были к ней готовы, — тихо произнёс Авсур. — Хотя могли улететь на катере Джордана. Но мы решили остаться. Его бы удерживать не стали. Он уже тогда скучал по сыну. Я понимал, что он чувствует. А потом всё произошло очень быстро. Мы стояли в зале прибытия и смотрели на экраны, где разгоралась эта звезда смерти. Он подошёл к нам, передал вот эти вещи и сказал только: «Передайте это моему сыну. Скажите, я люблю его. И если б не это, никогда бы его не оставил». И ушёл.
— Мы даже не поняли, что это значит, — кивнул Сёрмон. — Смерть была рядом, мы видели её и смотрели, как она летит к нам. А потом какая-то небольшая вспышка, и комета изменила направление полёта. Её орбита совсем немного сместилась, и она просвистела мимо на сравнительно безопасном расстоянии. Только потом, когда в ангаре не оказалось «Бродяги Багана», а Криса мы нигде не смогли найти, мы поняли, что он сделал.
— Он врезался на своём катере в бок кометы и заставил её изменить орбиту, — объяснил Авсур и посмотрел на свёрток, который держал в руках. — Теперь это должно попасть в руки его сына.
Он передал мне свёрток, и я развернула его. Там лежал тёмный эфес старинного меча, украшенный каменьями, и массивный перстень с тусклым кристаллом. Когда я взяла его в руки, он посветлел и налился яркой голубизной. И я вдруг подумала, что он уже никогда не будет сиять насыщенным сапфировым светом, потому что становился таким только в руках Кристофа.
— Вы передадите ему это? — спросил Авсур.
— Да, обязательно, — кивнула я. — Мне б только выбраться отсюда.
— Этот мир держит только тех, кто нашёл в нём своё место, — заметил он. — Не думаю, что он подходит для вас.
— Откуда вы знаете?
— Мы всё знаем, — серьёзно ответил Сёрмон. — Я позову мальчишку.
Я снова завернула эфес и перстень в грубую ткань и посмотрела на Авсура. Он задумчиво смотрел в камин.
— Давно вы здесь? — спросила я.
— Достаточно давно, чтоб забыть обо всём. Только это не давало окончательно расстаться с прошлым…
— Значит, вы здесь по своей воле?
— Этот мир не для всех тюрьма. Для многих он убежище. К тому же, если мы не сможем совладать с собой, то погибнем здесь вместе с ним. Но пока здесь есть хоть один человек, заслуживающий лучшей участи, этого не случится.
Я хотела спросить, почему он так уверен в этом, но от дверей прозвучал голос Сёрмона:
— Фарок проводит вас в башню Старого единорога, леди.
Это прозвучало как уведомление об окончании аудиенции. Наверно так оно и было. Я поднялась и направилась к выходу, где меня ждал очаровательный Фарок с нежной улыбкой на губах. Он проводил меня по лабиринту замка, а в галерее того самого садика нам преградил дорогу Кирилл Оршанин. Он сумрачно взглянул на юношу, положив руку на эфес меча, но тот звонко рассмеялся, вскинув руки.
— Передаю вашу королеву с рук на руки её верному рыцарю. Помяните меня в своих молитвах, светлая леди Звёзд.
И развернувшись, отправился обратно.
— Что-то случилось, Дарья Ивановна? — встревожено спросил Кирилл, глядя на меня.
— Не здесь, — ответила я и пошла дальше.
Антон ждал нас в башне. Взглянув на меня, он тоже забеспокоился.
— Да на вас лица нет, командор. Что-то случилось?
Я
Я взяла в руки эфес меча. Не знаю, правильно ли я делала, но мне вдруг захотелось с кем-то поделиться своей бедой. Взяв эфес в руку, я положила указательный палец на кровавый рубин, и с обеих сторон тут же выдвинулись острые рога полумесячной гарды, развёрнутой от эфеса. Я чуть сдвинула палец вперёд, и тут же в воздухе засеребрился призрачный клинок. «Проекция», словно услышала я голос Кристофа. Я нажала на рубин, и эфес в моей руке стал тяжёлым, а по клинку пробежало голубое свечение, и засверкали древние руны. «Материализация». Я убрала палец с рубина, и клинок потемнел и приобрёл обычный вид тщательно отполированного старого металла. Отыскав на эфесе голубую бирюзу, я коснулась её, и из головки эфеса выдвинулось маленькое золотое распятие. Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Кристоф всегда молился перед боем, воткнув меч в землю и опустившись на колени перед этим распятьем. Мне тоже сейчас хотелось молиться, но я не знала, о чём должна быть эта молитва.
— Это что, фокус? — озадаченно спросил Кирилл, настороженно глядя на меч.
— Нет, это просто меч, — ответила я и быстро в обратном порядке проделала те же действия, чтоб превратить его в старый потемневший эфес. — Ложитесь спать. Я посижу в кресле у окна. Мне всё равно сейчас не уснуть.
— Вы уверены? — с беспокойством взглянув на меня, спросил Антон.
— Да, — я положила эфес на стол и закинула его тканью. — Ложитесь. Время идёт.
Они сняли пояса с ножнами, стащили с плеч тоги, кольчуги и камзолы и, скинув сапоги, забрались на широкую кровать. Похоже, им было неловко оттого, что они занимают единственное ложе в нашей комнате. Я подошла к окну и села в кресло. Мне хотелось плакать, но почему-то не получалось. И я просто сидела, вспоминая те дни, что провела вместе с Кристофом. Я была очень, бесконечно счастлива, может, потому так больно мне было отпускать его. И он так любил Алика, носил его на руках, мастерил ему игрушки. Как я могла подумать, что он просто забыл своего сына? И как я не почувствовала, что его не стало? Ведь когда-то все его раны отзывались болью в моём теле? Наверно он был уже слишком далеко от меня.
Я не знаю, сколько я так просидела, когда Кирилл заворочался и, подняв голову, посмотрел на меня, а потом сполз с кровати и, подойдя, сел рядом со мной на пол.
— Мне тоже не спится, — тихо, чтоб не разбудить Антона, проговорил он. — Что это за меч, Дарья Ивановна? Вы ведь из-за него так расстроились?
— Этот меч я должна передать Алику, — призналась я. — Он принадлежал его отцу. Он погиб.
— Вы только что узнали об этом у эльфов?
Я не стала говорить ему, что это не эльфы, а только кивнула.
— Да. Он любил Экклезиаста и стихи Верлена и играл на рояле старый грустный вальс «Дождь на мосту Мирабо». Я думала, что он нас бросил. А он погиб.
— Сочувствую, — вздохнул Кирилл. — Я вот тоже беспокоюсь, что подумают мои сыновья обо мне, если я не вернусь в ближайшие годы… Простите. У вас горе, а я о своём.
— Нет, ты прав, что думаешь об этом. Мне жаль, что мы застряли здесь.
— Вы ни в чём не виноваты. Я знаю, что вы не хотели садиться сюда. И никто не мог знать, что так случится. Я без конца перебираю в мыслях наши действия, ища ошибку, и, как ни крути, мы всё делали правильно. Просто так сложились обстоятельства. Не надо себя винить.