Повелитель Вселенной
Шрифт:
98
Монголы оставили разрушенные города, лежавшие за драконьим хребтом Великой стены. Шикуо не плакала, проезжая через Зев Стены, и при виде посланий, которые нацарапали на арке ворот другие изгнанники. Варвары резали рабов, которые больше были не нужны им, и оставляли тела на месте. Она предпочла удалиться от кладбища, в которое монголы превратили ее родину.
Шикуо посмотрела на свою картину и добавила лишь один мазок. За последние два месяца обитатели ханского лагеря привыкли к странному зрелищу — цзиньская принцесса сидела под зонтиком рядом
Шикуо оторвалась от картины. Из кибитки вылезла госпожа Тугай и в сопровождении двух служанок пошла к Шикуо. Тугай была самой важной из четырех жен-монголок, которых хан взял с собой в поход. У нее были добрые карие глаза и тело почти такое же толстое, как у молодого монгола. Остальные три жены были хорошенькими и плотными, с широкими лицами и красными щеками. Они оставались на онгутской территории с другими монголками и арьергардом и присоединились к хану на пути к Ю-эр-ло.
Шикуо и Лин встали.
— Я приветствую тебя, старшая сестра, — проговорила Шикуо. Она уже немного знала монгольский язык, но Лин приходилось часто подсказывать ей.
— Я приветствую тебя, благородная госпожа, — сказала Тугай. Ее высокий и широкий головной убор делал приземистую монголку высокой.
— Это даст мне удовольствие… — Шикуо стала мямлить, и Лин шепотом подсказала монгольскую фразу. — Мне доставит великое удовольствие, если моя старшая сестра воспользуется моим скромным гостеприимством.
— С превеликим удовольствием, — откликнулась Тугай-уджин.
Она села за столик Шикуо, грузно подвинувшись, когда ее женщины примостились рядом. Лин забежала в шатер и вернулась с Ма-тан, которая несла серебряный поднос с фарфоровым горшочком и чайными чашками. Тугай полюбила чай, и Шикуо была благодарна ей за это. Она по-прежнему давилась прокисшим кобыльим молоком, которым угощала ее Тугай в своем шатре.
Они отхлебывали чай. Тугай вытянула свою короткую шею, пытаясь, видимо, разглядеть картину. Шикуо уже подарила женщине рисунок лебедя, сидевшего в гнезде на соленом болоте возле озера. Одарила она и других жен. Женщины восприняли картины с детской радостью, что было совсем не похоже на холодное одобрение придворных в императорском дворце.
— Неудачная попытка, — сказала Шикуо, подтолкнув картину к Тугай. На картине была обгоревшая стена и земля перед ней, усыпанная костями.
Тугай расплылась в улыбке.
— Прекрасная картина, уджин. Этот череп, похоже, детский, а это часть ножной кости. А ребра какие! Ты очень умная, благородная госпожа.
— Спасибо за похвалу, старшая сестра.
Тугай вздохнула.
— Когда приедем домой, ты, наверно, нарисуешь и нашу землю.
— Я предвкушаю виды вашей красивой страны, — пробормотала Шикуо.
— Скоро лето кончится, — сказала Тугай. — Хан хочет уладить дела дома, а потом вернуться сюда. — Шикуо насторожилась. Разумеется, он вернется, чтобы разграбить уцелевшее, разрушить то, что оставшимся в живых удалось восстановить. — Мне кажется, меня он оставит и возьмет с собой другую жену, хотя он едва ли нуждается в нас, имея столько ваших красавиц на выбор.
— Наши женщины всего лишь лилии по сравнению с богатой красотой монгольской госпожи, — вежливо сказала Шикуо. Плотной Тугай впору было бы сражаться на коне рядом с ханом. — Ваш цветок — это пион, который мы называем королем цветов. — Она произнесла этот комплимент на китайском языке, Лин перевела. — Я уверена, что ни одна из наших лебедушек не нравится ему так, как вы.
— О, но я никогда не ходила в его любимицах. Эта честь принадлежит Хулан-хатун, хотя прошло много лет. На лице ее пылает пламя красоты — тебе захочется нарисовать ее. Я была с ханом, когда ее привезли ему, и он так сильно желал ее, что то и дело валил ее на пол и брал.
Шикуо нахмурилась, услышав о таких необузданных страстях. Тугай рассказывала о старших сыновьях хана, которые сопровождали его в этом походе. Шикуо видела их — трое младших были похожи на отца, а старший напоминал громадное животное с маленькими черными глазами. Звали его Джучи, и ходили слухи, что он часто ссорится со своим братом Нагадаем. Два младших сына, Угэдэй и Тулуй, на недавнем пиру напились так сильно, что их пришлось разносить по шатрам.
— И есть еще один человек, получивший звание пятого сына хана, — рассказывала Тугай, — это Барчух, идикут уйгуров.
— Чем же он заслужил столь высокое звание, старшая сестра?
— Его народ возненавидел кара-китаев, которые требовали от него большой дани. Барчух предпочел иметь своим господином Тэмуджина, а не кара-китайского гур-хана и доказал это, выгнав ханских врагов мэркитов, бежавших в свое время в страну уйгуров. Когда Барчух приехал в наш стан присягать, хан был так тронут, что объявил: он всегда будет считать идикута своим пятым сыном и братом своих четырех сыновей.
— Вот это да, — сказала Шикуо. — Наверно, великий хан был доволен тем, что уйгур избавил его от необходимости покорять его народ силой.
— О, наш муж произнес об этом прекрасную речь, сказав, что Барчух не заставил людей хана нести потери, а коней потеть, и заслуживает за это всяческих почестей. Многие уйгуры, разумеется, уже в чести у хана, поскольку они записывают его слова. Они почти такие же образованные, как ваши китайцы.
Шикуо посмотрела в простодушные карие глаза женщины. Тугай явно не хотела обидеть ее, монголке даже уйгур казался образованным. Тугай поболтала потом о своих сыновьях, о маленьком мальчике, который уже сам ездит на лошади, не привязанный к ней, и о старшем, который не промахивается в цель из лука.
— Они мечтают о боевой славе, — сказала Тугай. — Один уже такой большой, что ходит за лошадьми в арьергарде, а мой младшенький очень радуется, когда привозят военную добычу и рабов.
— Я уверена, что оба станут могучими воинами, — согласилась Шикуо. — Имея кровь хана в жилах, они и не могут быть другими.
— Ты говоришь по-нашему очень хорошо, благородная госпожа, хотя живешь с нами совсем недолго. Скоро ты сама станешь монголкой.
Шикуо опешила от такой похвалы.