Повелитель желания
Шрифт:
Только когда Оноре, выпив воды с настойкой опия, мирно уснул, Алисон смогла расспросить Чанда обо всем, что случилось. По-видимому, берберам удалось одолеть французов без особого труда.
– Уже в конце битвы я начал бинтовать рану Ларусса-саиба, но тут нас отыскал вождь берберов.
Чанд невольно вздрогнул, очевидно, до сих пор не придя в себя от страха.
– Я думал, он убьет нас! Но мои молитвы были услышаны, потому что вождь приказал нам помочь.
– Но почему? – с недоумением спросила Алисон, не понимая, почему Джафар пощадил заклятых врагов. – Он объяснил
Чанд покачал головой, увенчанной тюрбаном.
– Только приказал оказать помощь Ларуссу-саибу. Как может ничтожный слуга вроде меня осмелиться расспрашивать могущественного повелителя?
– Нет, конечно, нет. Но что случилось потом?
– Люди вождя перевязали всех раненых, даже французов, и похоронили убитых. А привезли сюда нас… только нас. Не знаю, что стало с остальными пленными, – мрачно, с немалой долей страха ответил Чанд.
– Слава Аллаху, мы нашли вас, мемсаиб, хотя и стали пленниками. Наверное, этот берберский вождь будет нас пытать?
Алисон поспешно покачала головой.
– Уверена, что он никогда не сделает этого.
Хотя она сомневалась в добрых намерениях Джафара по отношению к французам, все-таки не могла поверить, что он способен пытать раненого Оноре и беззащитного слугу.
Девушка, нахмурившись, глядела на любимого дядю, чью вялую руку так и не успела выпустить. Она была бесконечно благодарна Джафару за то, что он не бросил Оноре на поле боя. Но что побудило его сделать это? Обыкновенное милосердие? Традиции мусульман насчитывают много веков, а предложить гостеприимство даже врагу считалось священным долгом. Отказать раненому в убежище означало запятнанную честь всего племени. Вероятно, берберы тоже следуют этому обычаю. Однако по-прежнему непонятно, почему Джафар привез именно Оноре… если только не собирается использовать его как очередного заложника собственных политических амбиций. Это единственное, имеющее смысл объяснение.
Однако было еще множество непонятных деталей. Почему, например, Джафар взял на себя труд позаботиться о раненых и похоронить тела врагов?
При этой мысли горло Алисон тоскливо сжалось. Из-за нее погибли люди, едва не потерял жизнь дядя, а преданный слуга пожертвовал свободой.
– Прости меня, Чанд, – пробормотала она дрожащим голосом.
Чанд, должно быть, понял, что испытывает девушка в этот момент, потому что темные глаза сочувственно блеснули.
– Не нужно винить себя, мемсаиб. Эти берберы сражались с французами еще до того, как вы приехали в эту страну, и будут продолжать драться еще долго после вашего отъезда.
Он старался утешить ее. И, вероятно, был прав. Не стоит проклинать себя за каждое сражение между алжирцами и французскими завоевателями. Ненависть и горечь – словно гнойная рана в душе каждого туземца и каждого солдата, вынужденного сражаться на чужой земле. Джафару не нужны предлоги, чтобы заманить в ловушку врага. Его жажда мести требует утоления. А счеты к семье де Бурмонов…
Алисон прерывисто вздохнула, пытаясь собрать все свое мужество. Как страшно услышать правду о судьбе Эрве! Но она должна знать…
– Что с Эрве? Полковником Бурмоном? Видел, что с ним стало?
– Нет,
Алисон закрыла глаза, обрадованная уже тем, что Чанд не видел Эрве мертвым.
– Вы устали, мемсаиб, – строго заметил Чанд. – Почему бы вам не прилечь? Я посижу с вашим дядей.
И опять Чанд был прав. Вряд ли она сможет что-то сделать сейчас. Кроме того, нужно поскорее увидеть Джафара.
Алисон, кивнув, наклонилась и нежно поцеловала дядю, а потом и Чанда, чем невероятно смутила его.
– Тебе тоже надо бы немного поспать, – велела она. – Утром пораньше я приду сменить тебя.
– Но где вы живете?
Алисон поколебалась. Чанд, естественно, беспокоится о том, как устроена его подопечная, и не только потому, что хочет знать, как найти ее, если Оноре вдруг станет плохо. Индиец привык спать, свернувшись клубочком, у двери комнаты Алисон, и она уже давно перестала пытаться запретить слуге выполнять то, что он считал своим долгом: отец Алисон нанял его, чтобы защищать девочку, и защищать ее он будет до последней капли крови. Охранять ее жизнь и добродетель.
Щеки Алисон мгновенно вспыхнули. Как она может признаться во всем Чанду, который был ей нянькой, любил, как собственное дитя? Как может сказать, что спит в шатре похитителя, делит с ним постель, отдается его ласкам, словно жена или любовница!
– Мне отвели шатер, – пробормотала она.
– Там вы в безопасности, мемсаиб?
В голосе слуги слышались знакомые встревоженные нотки. Алисон выдавила ободряющую улыбку.
– Да, вполне. И тебе ничто не угрожает.
И она поклялась про себя, во что бы то ни стало сдержать слово.
Шум веселья давно стих, люди разошлись, так что Алисон без помех добралась до шатра. Охранник тоже исчез, некому было мешать ей сбежать, но Алисон неожиданно поняла, что в этом больше нет необходимости. Теперь, когда дядя здесь, она и не подумает покинуть его. Вероятно, именно таков и был замысел Джафара, когда он привез Оноре в лагерь.
Алисон нашла Джафара в шатре. Он стоял в дальнем углу комнаты. Над его головой мерцала масляная лампа, озаряя комнату уютным светом, но Алисон нерешительно остановилась на пороге, жадно глядя на Джафара. Боже, она должна сейчас быть безмерно счастлива, радоваться его возвращению, но мысли об ужасной судьбе Эрве не давали покоя. Как ей жить дальше, если Джафар окажется безжалостным убийцей?
Однако Алисон не знала, как подойти сейчас к Джафару, о чем спросить. Он стоял спиной к ней, золотистая голова опущена, плечи сгорблены, словно под гнетом тяжелого бремени.
И это действительно было так. Тяжелые мысли терзали утомленный мозг. Перед глазами мелькали разрозненные картины и сцены кровавого боя.
После битвы он разыскал дядю Алисон среди погибших и раненых и, поняв, что тот может умереть от сильного кровотечения, приказал доставить его и индийца в лагерь, хотя заметил недоумевающие, вопросительные взгляды соплеменников. Им явно не пришелся по душе приказ спасти раненого француза, заклятого врага. Но никто не осмелился возразить.