Шрифт:
– – 1 –
«Верить Вам или нет, в мою волшебную историю? Не знаю; если и верить, то не доверять мне. Представьте, будто я тасую перед Вами колоду карт. Я о том, что вам предстоит принять на веру тот расклад, что выпадет Вам. Было бы слишком просто, если бы я не был шулером. Есть ли на них крап? Или я блефую, просто напуская интриганские штучки. Да, представьте, я только взглянул на Вас, а уже выиграл партию. Вы сидели avec la street, а я с наглым лицом держал в рукаве – все на флеш-рояль.
Или, быть может, я – обман зрения, а вы – путник, прошедший тысячу
Моя история – обман… и фальш. Но между тем…»
– Ты чё там за фигню плетёшь? – послышался голос в другой комнате.
В комнату что-то влетело. И Альберт, вышедши из мечтаний, образовал нечто подобное реакции долбанувшей в него шаровой молнии; со страху откинулся на офисном стуле. А тот не помедлил расколоться в опорной штанге. Послышался треск; каноничное «собака» и гром; разворошивший грузным телом все вокруг – старенький палас, стенд с папиными наградами; не обошлось без отрыва гардины и жалюзи.
На устроенный погром оперативно залетела сестра Альберта, Маша – токсичная до ужаса (как считал он сам). Вся в бигудях и прочих приспособлениях, о которых Альберту было неизвестно. Она быстро просканировала своими зелёными линзами с наложенными ресницами все происходящее в кабинете отца. Альберт восстал с гардиной на шее, готовясь к полемике. Он явно сейчас быстро думал об антиатаке, но в душе сейчас бы подошло оправдание. Альберт выглядел как нашкодивший пёс – уверенный в собственной правоте, но все же насравший на ковёр. Маша с улыбкой настоящей грымзы быстро сфоткала все на смартфон, победно развернувшись в дверях.
– Скину папе, какой ты идиот. Он тебе тысячу раз говорил: «Не сиди здесь» – бросила Маша торжествующим горделивым тоном и тоже самое продолжила в переписках.
Альберт тихо сбросил с себя гардину и принялся осматривать все, что наделал. Он было хотел заявить о том, что непременно все исправит и отремонтирует. И было приготовился к делу.
– Я опаздываю. Да, у меня брат, руки из жопы растут. Учинил погром в кабинете. Вот я ему помогаю. Он сам ничего не умеет; ну, если только в магазин ходить за хлебом. И то иногда сдачу забывает – Маша тщательно записывала голосовое сообщение кому-то из своих ухажеров.
Альберт бросил гардину на пол; и понял, что дело теперь бессмысленно. Накажут его со 100% точностью. «Медуза-Горгона» уже отправила письмо Харону – шутка, конечно. Уже, наверное, в четырёх мессенджерах написала папе.
Альберт попытался вставить опору стула на место. Не получилось.
Тут и рассуждать нечего: гардину, жалюзи на выкидку. Стул туда же. Вообщем, что сказать: найди виновных. Вот если бы фурия не выселила своим ядом его из спросони, он бы и не упал. Альберт задумался – хорошее оправдание. Проблема состояла лишь в том, что искать виновников – это удел виноватых.
– Я ушла, придурок, – вновь послышалось в другой комнате.
Меж тем Альберта настигли самые скверные мысли. Он принялся сравнивать несравнимое. У него вдруг возникла самая дерзкая мысль – а почему меня так ненавидит сестра? Опустим, что сводная. Но я ведь ничего ей не сделал? Как там делают в настоящих психологических
«Разделим, значит на две колонки:
Я. Нет, лучше, Альберт. Так, линия пополам. И вторая колонка. Г – И – Д – Р – А» – выписал он с особым натиском, а потом зачеркнул, написав просто – «Маша».
Альберт быстро, даже как это говорится со слюной вымазал на листочке в правой колонке – «токсичная, злая, предатель, противная». Но потом понял, что ни одного положительного не получилось. Тогда на безрыбье пришлось мыслить совсем рационально:
«Учиться на тройки. Дебил же я, ться, тся. Учится на тройки. Так, Альберт – учусь на тройки. У неё много друзей, у меня мало, но хорошие. Бред какой-то. Это что солнечные зайчики? Ну-ка, ну-ка».
И Альберт отвлёкся на них.
Стоит, наверное рассказать о нашем малыше побольше. Отец его, трудяга, каких свет редко видел. Дома он бывает также редко. Думается, почтальон заглядывает чаще. После какой-то неудавшейся сделки, от них ушла мама или они от неё – непонятно. Одному суду и Богу известно. Вообщем и целом, папа походил смурной пару месяцев, а потом познакомил сына с новой «мамой». И пусть Альберту эта тетя не понравилась, он не смел ничего сказать. Папа был грустный и злой, а теперь добрый и весёлый. Он теперь чаще и чаще был дома с этой тетей. Папа был дома! И Альберт был готов терпеть всё. Но всё хорошее ограничено; да, так бывает. Вместе с тетей в их мир пришёл этот «циклоп» в юбке и с отвратительным дезодорантом. И началась война – прежде всего за душ и туалет, а позже за собственную самооценку. Альберт поражался: как же может в человеке все раздражать? Даже математика его не так раздражала. А дроби! Ух, мать их!
«Солнечные зайчики… задумывались ли вы – откуда они берутся? Прячься, закрывайся. Один глаз прикрыл ладонью, другой глаз; кыш, уйди, уйди. А им – этим зайчикам – все равно. Прыг, прыг, прыг и прыг. И вообще странный этот сад какой-то. Тени кругом от деревьев, а лучики все равно – тут как тут. Шмыг, пожалуй, сюда за яблоню – под ней точно не достанет; а смотри какой – все равно. Ну, точно, странный этот сад. Куда деваться, под вишнями – по солнцу, как со сна срисовали. Между тем, хорошо здесь – и домики наши видно. Мой вот тот – за акацией и сливой (только фу, она зелёная ещё). Я его узнаю всегда, он вроде трёхэтажный – а как Эйфелева башня, видно даже отсюда, пусть и мешают эти глупые зайчики. Раскрою секрет, если вдруг ночь – а домик потерялся в звёздочках, то найти его, ну просто, ну просто, ну прямо очень просто. Там всегда моя футболка сушится, после песка (а что? между прочим дворцы из песка это вам не это!) и мамина блузка».
Альберт вновь проснулся от собственных мечтаний и обнаружил у своих ног чёрного котёнка с гладкой чистой шерсткой. Он терся о его грузную ногу и всячески ласкался. Альберт протянул к нему лапу, и тот нырнул под ладонь, зафыркав. Погладив его, он тихо прошептал ему:
– Откуда ты такой маленький? Соседский?
Альберт же был в самых своих тёмных уголках души. Ему вдруг в голову ввихнулась мысль: «Такой красивый кот. Тоже потом меня будет ненавидеть. Ведь все так, два дня улыбаются, а потом ненавидят меня». Кот перестал фыркать и вопросительно уставился на него. А позже недовольно замахал хвостом.