Повелители стрел
Шрифт:
Ему показалось, что шаман сильно волнуется. Глядя на покрытый испариной лоб Кокэчу, Чингис решил, что шаман, должно быть, тоже болен.
— Повелитель, у меня нет новых снадобий, я испробовал все, что мог, — ответил шаман. — Похоже, что-то мешает выздоровлению.
— Что-то мешает? — переспросил Чингис.
В горле у него неприятно свербело, и он привычно сглотнул. Теперь ему приходилось сглатывать очень часто.
— Император подослал к тебе убийц, повелитель. Возможно, он нашел другой способ избавиться от тебя — нечто такое, чего нельзя увидеть и уничтожить.
Чингис задумался.
— Намекаешь, что в городе есть колдуны? Если они не способны наслать ничего тяжелее кашля, я их не боюсь.
Кокэчу покачал головой.
— Проклятие может убить тебя, повелитель. Я должен был догадаться раньше.
Чингис устало откинулся на постели.
— Что ты задумал?
Кокэчу жестом велел хану встать, а сам отвернулся — не хотел смотреть на его усилия.
— Если ты пойдешь в мою юрту, повелитель, я призову духов и увижу, стал ли ты жертвой черной магии.
Чингис прищурился, но кивнул.
— Хорошо. Отправь кого-нибудь из воинов за Тэмуге, пусть идет с нами.
— В этом нет необходимости, повелитель. Твой брат не слишком сведущ в подобных делах.
Чингис разразился долгим кашлем, который перешел в свирепое рычание от злости на ослабевшее тело.
— Делай, что я сказал, шаман, или убирайся прочь.
Кокэчу поджал губы и коротко кивнул.
Он привел хана к маленькой юрте, нырнул внутрь, а хан остался ждать на ветру, под снегом. Вскоре подошел Тэмуге в сопровождении разбудившего его воина. Чингис отвел брата в сторону, чтобы Кокэчу не услышал их разговор.
— Похоже, он собирается камлать и окуривать меня дымом. Ты ему доверяешь, Тэмуге?
— Нет, — буркнул Тэмуге, недовольный, что его разбудили.
Чингис усмехнулся, глядя на сердитое лицо брата.
— Я так и думал, потому и велел послать за тобой. Ты пойдешь со мной, брат, проследишь за шаманом, пока я буду у него в юрте.
Хан махнул стоявшему неподалеку воину, тот поспешил на зов.
— Сторожи юрту, Куюк, пусть нам никто не мешает.
— Будет исполнено, повелитель, — ответил воин, склонив голову.
— Если я или Тэмуге не выйдем, убей шамана. — Чингис почувствовал взгляд Тэмуге и пожал плечами. — Ты же знаешь, брат, я не слишком доверчивый человек.
Вдохнув напоследок морозного воздуха и с трудом сдерживая кашель, он вошел в юрту. Тэмуге последовал за ним. Братья сели на выстланный шелком пол, задевая друг друга коленями, и стали смотреть на Кокэчу.
Шаман поставил на пол золотые плошки с каким-то порошком и поджег его. Порошок искрил и шипел, юрта наполнилась густым дурманящим дымом. Едва Чингис вдохнул первые струйки, его скрутил жестокий приступ кашля. С каждым вдохом он усиливался, и Тэмуге испугался, что хан потеряет сознание. Наконец Чингису удалось вдохнуть без помех, и он улыбнулся, почувствовав в горле приятную прохладу, словно родниковой воды в жаркий день глотнул. Он сделал новый вдох, еще один, и еще. Хан наслаждался охватившим его онемением.
— Так лучше, — признал хан, глядя на Кокэчу налитыми кровью глазами.
Шаман был в своей стихии и даже не обращал внимания на сердитый взгляд Тэмуге. Достал сосуд с темной пастой, протянул руку ко рту Чингиса и вздрогнул от неожиданности — тяжелая ладонь легла на его запястье.
— Что это? — подозрительно спросил хан.
Кокэчу сглотнул.
— Зелье поможет тебе освободиться от оков плоти, повелитель. Без него я не сумею показать тебе путь.
— Я его пробовал, — внезапно вмешался Тэмуге. — Оно не причиняет вреда.
— Сегодня ты ничего не будешь пробовать, — ответил Чингис, проигнорировав разочарование Тэмуге. — Я хочу, чтобы ты наблюдал за нами, и только.
Хан открыл рот, и шаман пальцами с почерневшими ногтями втер в его десны зелье. Поначалу Чингис ничего не почувствовал, но не успел он об этом сказать, как тусклая шаманская лампа вспыхнула ярче. На глазах у изумленного хана золотистый свет заливал маленькую юрту.
— Возьми меня за руку, — прошептал Кокэчу, — и следуй за мной.
Тэмуге подозрительно смотрел на брата. Глаза Чингиса закатились, он обмяк. Кокэчу опустил веки, и Тэмуге вдруг почувствовал себя на удивление одиноко. Он поморщился при взгляде на распахнутый рот Чингиса, потемневший от снадобья. Молчание затянулось, и Тэмуге немного расслабился, вспомнив собственные видения в этой крошечной юрте. Он покосился на сосуд с черной массой, затем взял его, закрыл крышкой и спрятал под халат. Никто не заметил — Чингис с шаманом были в глубоком наркотическом оцепенении. Слуга Тэмуге, Ма Цинь, бесперебойно снабжал хозяина опиумом, пока не исчез. Тэмуге давно уже не думал о том, куда он мог деться, но подозревал, что к его исчезновению приложил руку шаман. Тэмуге особо не расстраивался — среди цзиньских пленных хватало хороших слуг, хотя и не столь искусных, как Ма Цинь.
Тэмуге потерял счет времени. Казалось, в полной тишине прошла целая вечность, когда хриплый голос Кокэчу вырвал ханского брата из грез. Юрту наполнила бессвязная речь, и Тэмуге отпрянул от потока бессмысленных звуков. Чингис, потревоженный шумом, открыл глаза и остекленевшим взглядом уставился на шамана, который говорил все громче и быстрее.
Внезапно шаман упал, отпустив руку Чингиса. Тот почувствовал, как разжались костлявые пальцы, и медленно моргнул, все еще под воздействием опиума.
Кокэчу лежал на боку, с его губ капала слюна. Тэмуге неприязненно посмотрел на шамана. Внезапно бессмысленное бормотание прекратилось, и Кокэчу, не открывая глаз, заговорил уверенным низким голосом:
— Я вижу у стен города белый шатер. Вижу, как император обращается к своим воинам. Люди показывают на него, о чем-то просят. Император — маленький мальчик, в его глазах стоят слезы.
Шаман замолчал. Тэмуге придвинулся к нему, опасаясь, что сердце Кокэчу не выдержало. Тэмуге тронул шамана за плечо, и тот дернулся от прикосновения, забился в судорогах, бормоча всякую бессмыслицу. Снова замолчал, а после заговорил низким голосом: