Повелители стрел
Шрифт:
Ань Цюань сохранял непроницаемое выражение лица, пока Хо Са переводил услышанное, стараясь не пропустить ни единого слова. Похоже, встреча подходила к концу, а правитель тангутов не пытался торговаться. Видимо, дошел до отчаяния, подумал Чингис. Он хотел было подняться, но решил рискнуть.
— Если я пойду войной на цзиньские города, мне будут нужны стенобитные орудия. Спроси у своего повелителя, может, он даст мне их вместе со всем остальным.
Хо Са заговорил быстро и взволнованно, чувствуя, как рассердился Ань Цюань, когда понял, о чем его просят.
— Мой повелитель
— Несомненно, — ответил Чингис с улыбкой. — Земля подсохла, можете грузить ваши дары на новые повозки с хорошо смазанными осями — им придется проделать долгий путь. Передай своему господину, что я доволен его предложением. Цзинь увидит, как я доволен.
Хо Са перевел. Ань Цюань ничем не выдал удовлетворения. Все поднялись одновременно, но Чингис и его спутники ушли первыми, оставив в шатре тангутского правителя вместе с Хо Са и стражниками, которые не отрываясь следили за тем, как монголы сели на коней и ускакали прочь.
Хо Са понимал, что сейчас лучше помолчать. И все же один вопрос сорвался у него с языка:
— Ваше величество, мы навлекли войну на Цзинь?
Ань Цюань обратил холодный взор на воина.
— Их столица лежит за много дней пути отсюда, и ее охраняют горы и неприступные крепости. Иньчуань по сравнению с ней — захудалый уездный город. Монголам никогда не покорить Яньцзин. — Его губы тронула легкая усмешка, хотя лицо по-прежнему хранило непроницаемое выражение. — Кроме того: «Моему государству выгодно, когда его враги нападают друг на друга. О чем же беспокоиться?»
Хо Са не присутствовал на совете, когда читали письмо от императора Вэя, и не узнал слова.
Среди племен царило почти праздничное настроение. Правда, им не удалось взять каменный город, который виднелся вдалеке, но, если воины и сетовали по этому поводу, их семьи были в восторге от шелка и прочих даров, которыми тангуты откупились от Чингиса. Прошел месяц со дня его встречи с правителем Си Ся, и из Иньчуаня приехали тяжелогруженые повозки. Молодые верблюды фыркали и плевались среди многочисленных овец и коз. Барчук, а вместе с ним Тэмуге и Кокэчу не выходили из юрты — разбирали диковинные письмена Си Ся. Ань Цюань снабдил тангутские рукописи пояснениями на китайском языке. Правда, дело продвигалось медленно.
Наступила зима. В долине она была мягкой и бесснежной. Хасар и Хачиун начали муштровать воинов, присланных Ань Цюанем. Поначалу те возмущались — у них отобрали великолепных коней, выдали взамен неказистых низкорослых лошадок. Действительно, к чему людям, которые ездят верхом хуже монгольских ребятишек, хорошие лошади? Прошли недели, воздух стал холоднее, и тангуты научились управляться со строптивыми, зато выносливыми животными. Войско было готово к походу, однако Чингис, волнуясь, ждал от Ань Цюаня остаток дани и его дочь. Он не знал, как Бортэ воспримет известие о его предстоящей женитьбе, и надеялся, что тангутская принцесса, по крайней мере, окажется привлекательной.
Чахэ прибыла в первый день новой луны — ее принесли в паланкине,
Паланкин поставили в нескольких шагах от Чингиса, который ждал в полном воинском снаряжении. На боку у хана висел отцовский меч, и Чингис прикоснулся к нему — на счастье. Он едва сдерживал нетерпение. Тангутским воинам было явно не по нраву, что принцессу отдают чужеземцу, и Чингис удовлетворенно улыбнулся, упиваясь их бессильным гневом.
Когда дочь правителя Си Ся ступила на землю, шепот одобрения пробежал по рядам воинов, собравшихся, чтобы увидеть заключительный миг своего триумфа. Чахэ была в одежде из белоснежного, расшитого золотом шелка, которая сияла на солнце. Волосы девушки уложили в высокую прическу с серебряными шпильками. Чингис замер, глядя на нежную, без единого изъяна, кожу. Рядом с женщинами его народа Чахэ — что голубка среди ворон. Впрочем, эту мысль Чингис оставил при себе. Принцесса шагнула к нему. В ее темных глазах плескалось отчаяние. Не глядя на Чингиса, она изящно опустилась на колени, скрестив перед собой руки.
Чингис чувствовал, как растет недовольство среди воинов Ань Цюаня. Ему было все равно. Стоит тангутам пошевелиться — и его лучники убьют их, даже не дав вынуть мечи из ножен.
— Буду рад видеть тебя в моей юрте, Чахэ, — тихо произнес хан.
Хо Са перевел еле слышным голосом, почти шепотом. Чингис коснулся плеча девушки, и она встала на ноги, тщательно сохраняя бесстрастное выражение лица. Она ничем не напоминала крепких и жилистых монголок, и хан почувствовал, что возбуждается от легкого аромата ее духов.
— Ты стоишь гораздо дороже всех остальных даров твоего отца, — произнес он, желая оказать девушке честь перед своими воинами, хотя та не поняла ни слова. Хо Са начал переводить, Чингис жестом остановил его.
Он осторожно приподнял подбородок девушки темной от загара рукой, поражаясь контрасту. В глазах принцессы стоял страх, а когда она почувствовала прикосновение загрубевшей ладони, в ее взгляде мелькнуло отвращение.
— Я заключил выгодную сделку, Чахэ. Ты родишь мне хороших детей.
Конечно, они никогда не станут его наследниками, но какая разница? Красота девушки опьяняла Чингиса. Вдруг он подумал, что не сможет привести Чахэ в юрту к Бортэ и сыновьям. Такая хрупкая девушка там просто не выживет. Ничего, он прикажет поставить отдельную юрту для Чахэ и ее будущих детей.
Чингис очнулся от своих мыслей и понял, что уже довольно долго стоит перед Чахэ, не говоря ни слова, а его люди наблюдают за ними с возрастающим интересом. Некоторые уже ухмылялись, подталкивали друг друга локтями и перешептывались. Чингис перевел взгляд на тангутского военачальника, замершего рядом с Хо Са. Оба побледнели от гнева, но, когда Чингис жестом велел им возвращаться в город, Хо Са повернулся вместе со всеми. Военачальник произнес что-то резким голосом, и Хо Са ошеломленно открыл рот.