Повелители сумерек
Шрифт:
Видимо, ей это удалось, потому что, когда Жанна вынырнула из забытья в следующий раз, во рту у нее было сухо и мерзко, как случается после долгого сна. Жанну разбудили странные звуки — кто-то, сидевший у нее в ногах, всхлипывал, закрыв лицо руками. Сначала она не могла разобрать ни слова, но временами прерывистое бормотание становилось понятнее, и тогда ей казалось, что она различает целые фразы.
— Прости, прости меня… я не хотел этого… не хотел… все получилось совсем не так… я не смог остановиться… Почему, ну почему ты разрешила мне войти?..
Он хныкал, подвывая, словно
— Мне казалось, что, если я люблю тебя, тебе ничего не грозит… С другими было не так, они всегда оставались просто едой… а ты… ты была такой чистой, такой светлой… Я боялся за тебя… не хотел заходить на твою территорию… берег… Я берег тебя! — с обидой воскликнул он. — Охотился по ночам, ел только на стороне… А ты… ты сама, своими руками… — Он снова всхлипнул.
«Уходи, — сказала ему Жанна. — Я не люблю плачущих мужчин».
Она произнесла это мысленно — язык не слушался ее, из горла вырывалось только прерывистое горячее дыхание. Но он каким-то образом услышал — прекратил рыдать, выпрямился и быстрым, плавным движением переместился поближе к ней. Теперь она видела его лицо. Красивое, бледное лицо, обрамленное длинными черными кудрями. Огромные, широко распахнутые глаза.
— Жанна, — сказал он очень ласково. — Жанна, девочка моя…
Ледяная ладонь легла ей на обтянутый пергаментной кожей лоб, взъерошила высохшие, словно солома, седые волосы. Рука чуть заметно вздрагивала, и это было неприятно Жанне.
— Прости меня, моя любимая. Как жаль, что источник почти иссяк…
Он наклонился и легко коснулся губами ее морщинистой кожи.
— Сейчас ты заснешь, девочка. Заснешь и увидишь очень хороший сон. Ты будешь спать долго… и увидишь себя самой красивой, самой счастливой и любимой девушкой на Земле… Спи, моя хорошая… Я буду с тобой… я буду с тобой всегда…
И она послушно закрыла глаза.
«ПРИГЛАШАЮ сиделку для ухода за тяжелой больной. Требования: МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА, медицинское образование желательно, возможна подмосковная прописка или регистрация. Звонить ПОСЛЕ 19.00. Спросить Леонида».
Владимир Аренев
«Мечтают — и не только об электроовцах…»([д]озорное)
— Впусти меня, — попросила она, и он, конечно, впустил, не мог не впустить.
Эта игра началась еще на концерте «Грязных удальцов», еще там он заприметил ее, да и она, она тоже выделила его из толпы: высокий, пышущий здоровьем мужчина, такие чаще встречаются на обложках модных журналов, чем в жизни. Последовал обмен взглядами: сперва оценивающими, потом будоражащими кровь, слишком откровенными. Он сделал вид, что смутился, и ушел, не дожидаясь, пока закончится концерт, но прежде еще раз посмотрел на нее.
Она поняла. Она не устояла. Она —
— Входи. — Дверь нараспашку, в мягко освещенном коридоре его силуэт. — Входи, входи!
Она перешагивает через порог — невысокая, в маняще декольтированном платье, с легкой улыбкой на губах. Многие бы отдали жизнь за эту улыбку.
Дверь захлопнулась с легким щелчком.
— Как зовут тебя, красавица?
— Зачем звать? Я прихожу сама. — Ее изящные тонкие пальчики скользят по его запястьям и выше, ласкают напрягшиеся стальные бицепсы. — «Что в имени тебе моем? Ведь роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет».
Объятия становятся всё сильнее, касания — откровеннее, ее губы и язычок пахнут ванилью и на вкус чуть горьковаты.
— Ох, как бьется твое сердце! — Она просовывает правую ладошку под одежду, поближе к его разгоряченному телу, а губы скользят ниже, зубы легонько покусывают за шею, — ах, остренькие какие! — проступает кровь. «Прости, дорогой». — Еще укус, теперь уже точно в цель, кровь брызжет, заливает ей лицо, она кричит, и сердце бьется, бьется!.. — не сердце, кол осиновый, который пробил его рубашку, ее правую ладошку, пиджак, ночное платье, вошел наконец в ее тело и уже (он чувствует это пальцами) вышел с той стороны, между лопатками.
— Ты?!. — удивленно-растерянное, обиженное; последнее, что она говорит.
— Я.
Он отстегивает специальный «нашейник», из которого уже вытекла вся свиная кровь. Касается пальцами того места, где ее острые зубки поцарапали сталь; в мастерскую идти не придется, но вот на досуге самому надо будет подлатать.
Костюм, разумеется, безнадежно испорчен, но это обычное дело, по-другому не бывает.
Он бережно снимает с кола ее ставшее вдруг очень легким тело, отвинчивает кол; дверца на груди с легким клацаньем становится на место. Теперь — прибраться в комнате и отправить отчет об еще одной обезвреженной охотнице.
И до завтра можно отдыхать: подзарядиться, сходить в мойку, устроить себе плановое «сон»-отключение. А потом — снова на работу, снова выслеживать и обезвреживать.
При этой мысли он испытывает некое непонятное чувство, похожее на то, которое возникает при резких перепадах напряжения в сети. Человек бы сказал: «Я волнуюсь, предвкушая», — но он ведь не человек.
— Отстреливать таких надо! — горячился хозяин автозаправочной станции.
Двое полицейских зевали и с недоумением осматривали испорченные машины. Густой рассветный туман клубился над заправкой, казалось, в нем скрывается нечто… нечто опасное.
— Вы уверены, что это не обыкновенное хулиганство? — спросил старший патруля.
— Уверен ли я?! А вы почитайте доклады ваших коллег, я же не в первый раз заявление делаю! Каждый месяц по десятку машин…
— Сливают бензин? — предположил младший.
— Но зачем так?!И главное — это же какая наглость должна быть! Пока клиент отошел на минутку, а машина заправляется… — Хозяин только рукой махнул.
Старший патруля присел на корточки и коснулся пальцем двух круглых отверстий в бензобаке.