Поверь мне
Шрифт:
Он вскакивает с кровати, снова расхаживает по комнате, а я замираю. Одно лишнее слово или действие – и он просто грохнет меня. Белицкий на грани, это видно невооруженным глазом. Но виноват ли он в смерти Золотарева и убийстве Ольги – большой вопрос.
– Я не знаю, кто его убил. Но ваше поведение не помогает вам. Если вы не виновны, сядьте и расскажите мне все. Я также как и вы, хочу разобраться…
Он смеется. И это совсем не радостный и не злорадный звук. От него веет безнадегой.
– Разобраться она хочет, как же. Шторма засадить по полной – это да. Нах*й тебе этот геморрой?
Я не свожу с него внимательного взгляда.
– Хорошо, я хочу его засадить. Так, а чего вам боятся?
Он возвращается к кровати. Резко подавшись ко мне, сдвигает стул вместе со мной. Так сдвигает, что теперь наши колени соприкасаются. По венам адреналин несется. Паники больше нет, а страх придает моим мыслям четкости и ясности.
– Ты думаешь, я сдал его?
– Это не так?
Он молчит. А потом вдруг резко расстегивает куртку и лезет рукой за пазуху. Я напрягаюсь, не зная, чего ожидать в следующий момент. Белицкий достает бумажник из нагрудного кармана. Раскрыв его, вытягивает небольшую карточку и протягивает ее мне.
– Вот, смотри.
Это фото. Старое, потертое. На нем изображены четверо ребят в военной форме. Они сидят на танке, в обнимку, с автоматами наперевес, улыбаются в камеру.
– Это я, – он показывает на худенького с угольными глазами парня, сидящего в самом краю.
– А это – мой командир, – мужчина тычет в центр фото на самого высокого и крепкого парня с колючим взглядом. У него между губ сигарета, на вид бойцу лет двадцать от силы, но даже так, по одному только взгляду серых глаз я узнаю его. Провожу пальцем по фото, по его лицу веду и мурашки бегут. Такой красивый он, сильный. Старое фото, изображение наполовину стерто, а все равно такой силой от него веет.
– Мы его батей звали, – произносит Белицкий. И я понимаю, что он вдруг успокаиваться начал. Голос тихий, ровный.
– Шторм всегда под пули сам лез, вперед бойцов. Многие офицеры ж*пы свои солдатами прикрывали, а этот наоборот…
Мужчина забирает из моих рук фото.
– Он – тот, кому я жизнью обязан, поняла? И даже если бы мне Дробин яйца отрезал и заставил сожрать, я бы сделал это, но не сдал бы его. Никогда.
Он смотрит на меня в упор. И я верю ему. Каждому слову верю.
– Тогда почему ты считаешь, что Шторм может подумать на тебя?
Мужчина кривится.
– Потому что Дробин – тварь, подставил меня! Он сделал это специально. Закрыл меня, подбросив наркоту. Мутузил в камере пару дней, а потом просто дверь открыл и «на выход». Я только когда на свободе оказался, узнал об убийстве Оли и о том, что Шторма взяли, понимаешь? И Леху на меня хотят повесить. А я не убивал! Я сам только сегодня утром труп его нашел. Потом сидел, не знал что делать. Мне парни сказали, что ты дело Шторма ведешь, вот и караулил тебя.
Белицкий вдруг сполз с кровати, и на полу уселся, у моих ног.
– Слушай, Романова, я об одном тебя прошу. Передай Шторму, что я не предавал. Скажи ему это! Скажи, что я все для него сделаю!
– Почему ты говоришь это мне? Почему не его адвокату?
– Я сейчас не доверяю никому из наших. А ты – незаинтересованное лицо. Ты просто передай ему, и все. Он сам с остальным разберется.
Белицкий поднялся на ноги. Вытащил из-за пояса ствол.
– Я уйду сейчас. И ты уходи. Садись в машину и уезжай. Попробуешь следить за мной, извини, но буду стрелять. Я за решетку не хочу, меня там грохнут сразу же…
Я молчу. А он несколько минут смотрит на меня, а потом срывается к выходу.
– Стой! – кричу, подскакивая с места. Срываюсь в коридор и застываю в дверях. Он стоит в двух шагах от меня, с направленным пистолетом.
– Два вопроса и уходи.
Мужчина молчит.
– Шторм мог убить Ольгу?
Усмешка. Горькая, от которой в сердце острой болью прошибает.
– Если бы мог, он вместо нее бы в землю лег. Так ясно?
Я ожидала такой ответ. Уже и сама пришла к этому выводу. Не Шторм ее убил. Не он.
– Кто мог подставить его? Кому это нужно?
Он пожимает плечами.
– Врагов у него много. Но этих ищи наверху. Слишком быстро все делают.
Глава 8
Я держала себя в руках до последнего. Держалась, покидая тот ужасный дом, усаживаясь в машину. То и дело оглядывалась по сторонам. Мне все казалось, что за мной следят. В каждой машине, обгоняющей меня, я видела преследователя. Казалось, вот-вот очередной автомобиль резко даст вправо и скинет меня на обочину.
Я поняла, что приехала к дедушке, а не домой, только когда въехала в его ворота. Заглушив мотор, буквально выскочила из машины и, поднявшись по ступенькам крыльца, зашла в дом. Он стоял в гостиной, с неизменной сигарой в зубах и со стаканом виски.
Обернувшись, дедуля посмотрел на меня сосредоточенно. Прочитав на моем лице ужас, он нахмурился. Я и слова ему не дала сказать. Подбежала и обняла, прижавшись лицом к груди. Родной запах мужских духов с примесью табака успокаивал. Прикрыла глаза, понимая, что я под защитой. С единственным мужчиной, готовым до последней капли крови оборонять меня. Только рядом с ним я чувствую себя маленькой девчушкой.
– Аленушка, случилось что? – в голосе дедушки тревога, и я ругаю себя за то, что заставляю нервничать. У него ведь сердце больное, полгода назад делали серьезную операцию. Ему нельзя волноваться, совсем-совсем. Но как бы не понимала, остановить себя не могу. Слезы, будто сами собой льются из глаз.
– Устала, дедуль, просто устала, – еще сильней прижимаюсь к родителю. А он и рад стараться. Обнимает меня, в макушку, по-отечески целует, покачивая из стороны в сторону. Словно маленькую внучку, только что разодравшую коленку в кровь.