Поверь своим глазам
Шрифт:
— Нет. Но я все равно не понимаю, почему человек, который зарабатывает на жизнь дурацкими карикатурами, вдруг появился на месте убийства с той распечаткой в руке? Случайно он обнаружил изображение и приехал, чтобы провести самодеятельное расследование, или уже знал о том, что произошло, когда полез на сайт искать этот снимок? Оба варианта внушают опасения, но второй — особенно. Никакой обычный иллюстратор не стал бы этим заниматься. Частный детектив? Да. Агент ФБР? Разумеется.
Говард сделал паузу, словно собираясь с духом перед своей следующей фразой:
— И уж само собой — сотрудник ЦРУ.
— Я
— Держи меня в курсе, — сказал Говард.
Он до сих не исключал, что дело Голдсмита еще может всплыть и больно ударить по ним, пусть его самого уже не было в живых. Но неужели ЦРУ могло понадобиться для этого разнюхивать еще и историю, приключившуюся на Очард-стрит? Ведь в Лэнгли оставалось достаточно людей, которым и без того все было известно. Они, собственно, и разработали весь план, черт бы их побрал! Ведь не Моррису же пришла изначально в голову идея сговора с террористами.
Существовала ли вероятность, что те, кто уцелел в своих креслах после смерти Голдсмита, решили дополнительно прикрыть задницы, нарыв еще больше компромата на Янгера? Предположим. Но как в таком случае сумели они связать происшествие на Очард-стрит с Моррисом? Неужели и за Бриджит велась негласная слежка? Тогда им, конечно, стало известно о ее связи с Эллисон Фитч, они провели поиск в Сети, обнаружили изображение и…
Нет, все это выглядело неправдоподобно. Но отдельные факты оспорить было невозможно. Рэй Килбрайд появился на пороге квартиры Эллисон Фитч, и его явно привело туда полученное из Интернета изображение момента убийства Бриджит Янгер.
Говард ощущал острое желание поговорить с Моррисом. Аккуратно прощупать его, не упоминая, разумеется, ни о Фитч, ни о Килбрайде, ни о том, что случилось на Очард-стрит, потому что Моррис Янгер до сих пор понятия не имел, как на самом деле умерла его жена. Он не ведал, что она вовсе не покончила с собой, а была убита фактически по прямому приказу его лучшего друга.
После третьего гудка Моррис снял трубку.
— Я как раз собираюсь на обед к мэру, — сказал он. — Что у тебя?
— Мне пришлось хорошенько обдумать все, что ты сказал, Моррис. О том, что твое время пришло. И ты не должен считать, что я к тебе не прислушиваюсь. Я прекрасно понимаю твои чувства.
— Забавно, что ты сам заговорил об этом, Говард. В последнее время я не узнаю тебя. Где тот Говард, спрашиваю я себя, которого я знал столько лет? Тот Говард, который любил рисковать и не боялся взбаламутить любое дерьмо, чтобы добиться цели?
— Взбаламутить, но так, чтобы в него случайно не вляпался ты, — усмехнулся Говард. — Вот почему я пока стараюсь не делать резких движений. И ты прекрасно знаешь, что любой совет я даю тебе прежде всего как друг.
Моррис выдержал паузу и сказал:
— Да, знаю. И что же?
— Я тщательно обдумал твое желание снова начать двигаться вперед и считаю основным сдерживающим фактором нашу неуверенность в исходе дела Голдсмита.
— Ты прав.
— Так вот, мне нужно на сто процентов убедиться, Моррис, что с этим окончательно покончено.
— Понятное желание, Говард. Но мне представляется
Теперь настала очередь Говарда сделать паузу, прежде чем задать вопрос:
— Моррис, насколько вероятной тебе представляется возможность, что у людей из агентства имелись причины начать присматривать за тобой уже после смерти Голдсмита? И если они были, то какие?
— О чем ты?
— Считай это чистой гипотезой, но предположим, что ЦРУ установило за тобой наблюдение. Повторяю, всего лишь предположим. Зачем это могло бы им понадобиться? Каковы были бы мотивы?
— Мне приходит в голову только одно. Кое-кто из бывшего окружения Голдсмита, из тех, кто был в курсе всех его планов, кто стал его соучастником, испугался, что я могу выступить с разоблачительным заявлением. Хотя они должны понимать, что подобный ход с моей стороны стал бы политическим самоубийством и я едва ли отважусь на это.
Говард вынужден был принять данный аргумент и задал следующий вопрос:
— Хорошо. А на более ранней стадии? Когда Голдсмит был еще жив, не мог он сам посадить своих ищеек на хвост тебе и, черт его знает, той же Бриджит?
— Зачем ему следить за Бриджит? Или произошло нечто, о чем я не знаю?
— Нет, разумеется. Я обо всем тебе сразу сообщаю.
— Не надо со мной лукавить, Говард. Ты всегда сообщал мне лишь о том, что, по твоему мнению, мне следовало знать, и придерживал остальную информацию, обладание которой могло мне повредить.
Говард готов был согласиться и с этим утверждением.
— Сейчас я всего лишь пытаюсь объяснить тебе, что прежде чем вернуться в большую политику, нам надо проанализировать все сценарии, какими бы невероятными они ни казались, и выработать стратегию на все случаи жизни.
— Звучит вроде бы логично, но беспочвенно и бесполезно. Послушай, забудь про дело Голдсмита. Все будет отлично. Сам я вижу главную проблему в том, что пока мы с тобой ждем у моря погоды и хотим убедиться в полной безопасности, драгоценное время утекает безвозвратно. Нам давно пора сесть и спланировать дальнейшие действия. Необходимо определить ключевых людей, на которых мы сможем положиться. Важно вычислить слабости противника. Боже, Говард, неужели мне нужно тебе все это объяснять? Ведь ты сам написал когда-то правила этой игры.
— Да.
— Так давай встретимся сегодня же вечером.
Говард понимал, чем это обернется. За много лет у них вошло в привычку встречаться после полуночи и работать до рассвета над планом грядущего сражения. Когда они знали, что им никто не помешает, у них рождались самые смелые идеи.
— Хорошо, — произнес Говард. — Так мы и поступим.
— Значит, увидимся позже, старина. И завяжи покрепче свои боксерские перчатки.
Моррис дал отбой.
Что ж, подумал Говард Таллиман, есть надежда, что еще до сегодняшней встречи он получит ответы на все свои вопросы от Рэя Килбрайда.