Повернуть судьбу вспять
Шрифт:
Любка слушала, забыв как дышать, внезапно открыв для себя, что где-то там есть другая жизнь. И не страшная, если уметь себя поставить. Бывало, устраивалась разборка, но в основном были, как одна команда, как семья, которая ела, спала, работала, занималась двадцать четыре часа бок о бок. За драки в училище выгоняли сразу, давая на сборы двадцать четыре часа. В общежитии всегда было два или три воспитателя, и днем и ночью, которые следили за порядком, а в училище и на работе кураторы группы, которые относились к своим воспитанникам, как родители и наставники. Жили в комнатах по двое и по трое, и у каждого была своя кровать, два комплекта постельного
О такой жизни Любка не смела мечтать…
Несколько дней она ходила вокруг и около Нади, примериваясь, как спросить о себе. Если там принимали всех и даже без аттестата, то ее, наверное, тоже могли взять. Но все же, лучше приготовиться к худшему и не питать иллюзий, выложив все начистоту.
Наконец, она подловила ее, когда та сидела на скамейке, дожидаясь подруг, с которыми собиралась отправиться гулять. Гуляли они всегда допоздна, возвращаясь под утро. Частенько их провожали бывшие одноклассники или ребята постарше, которые теперь тоже учились в училищах и на лето вернулись, не сомневаясь, что правильно оставили школу. Иногда они сидели на скамейке под окном Нади, о чем-то весело болтая, или даже целуясь.
Любка подошла и села, не зная, с чего начать разговор. Надя заговорила первой, предложив ей шоколадную конфету, которую привезла с собой.
— Ну?! Опять из дому выгнали? — спросила она с сочувствием.
— Нет, я про училище спросить… А меня возьмут?
— А почему тебя не должны взять? — с недоумением пожала Надя плечами.
— Вот… — Любка положила руку, предоставив доказательства. И вздрогнула, услышав, как позади присвистнули.
— И давно это у тебя? — спросила Надина подруга, присаживаясь рядом.
— Не знаю, давно, — Любка покраснела, уши вдруг загорелись.
— При такой-то жизни! — поддержала ее Надя.
— Можно мотальщицей или трепальщицей, там с хлопком работают. Зарабатывают они не меньше, но очень пыльно. Им еще за вредность платят.
— А в ткацком цехе шумно, — рассудила Надя, успокоив ее. — Им и респираторы выдают, и беруши. Наверное, если у тебя будет нормальная жизнь, это пройдет. Там много специальностей — красильщицы, контролеры, прядильщицы…
— Но если не пройдет, тебе будет трудно, передовиком производства не стать. Там надо работать так быстро, что нам еще учиться и учиться. А они, знаешь, сколько получают! Ого-го-го! И квартиры им в первую очередь дают.
— Ну, — с тяжелым вздохом согласилась Любка, но облегчение она почувствовала. — Я понимаю, — Любка покачала ногами, задумавшись. — А можно мне на будущий год вместе с девочками поехать?
— Ты же еще маленькая! Маленьких не берут! — воскликнула Надина подружка.
— Но вы же говорили, что можно без аттестата! — Любка снова покраснела. — А на свидетельство о рождении можно кляксу поставить! — выдала она давно продуманный способ.
— Это в исключительных случаях. Когда с милицией привозят или из дому убежала.
— Я тоже убегу, — сразу же решила Любка.
— Ей лучше уехать! — сразу же согласилась Надя, останавливая свою подругу, которая открыла рот, чтобы сделать внушение. — Я тут такого насмотрелась! Люба, надо хотя бы семь классов закончить. Ну, — Надя развела руками, пытаясь объяснить Любке суть. — Там недалеко спецшкола, в которой учат, пока не исполнится семнадцать лет. Или трудные, их в училище направляют из детской комнаты милиции. По возрасту они сразу считаются старшекурсницами. Правда, учатся они всего лишь год, но если рассказать, как ты живешь, я думаю, тебе помогут.
— Там всем помогают, — согласилась Надина подружка. — Школа одно, а училище другое. Многие девочки вообще в школе не появляются.
— Это как?! — изумилась Любка.
— Ну, в училище преподают специальные предметы, которые пригодятся в работе. А школа в другом здании. Это не училище, а вечерняя общеобразовательная школа, в которой можно учиться в любое время и любому человеку, который хочет получить аттестат о среднем образовании. Нас, конечно, проверяют и пугают, выгоним, выгоним, но еще никого не выгнали из-за школы.
Любка кивнула.
— Потерпи два года, — Надя выставила перед нею два пальца. — Конечно, если бы не было этого… — она кивнула на скамейку, где Любка показывала свою болезнь, которую сама она за болезнь не считала. — Пошла бы к нам, прядильщицей.
— У нас лучше, чем у других! — похвасталась Надина подружка.
Любка рукой провела по лбу, вытирая пот.
— Только два? — прищурилась она.
Надя и ее подружка напряженно кивнули. Нет, они не смеялись, Любка прочитала это по их глазам. Отнеслись с пониманием. Она приободрилась, позволив себе расслабиться. Наверное, даже почувствовала с девочками какое-то родство. Где-то там был рай, не думать о нем Любка уже не могла. Конечно, хорошо бы ихтиологом, но прядильщицей тоже не плохо. А то, что состояние ее изменится в лучшую сторону, когда изменится жизнь, она не сомневалась.
Дома, как это ни странно, было тепло и пахло наваристым бульоном. Мать торопливо накрывала на стол, дожидаясь ее, чтобы пойти на работу вместе. Настроение у матери было хорошее. На новой работе, зная, что скотину она не держит, ей часто предлагали молоко, сметану и мясо. Особенно сейчас, когда скотину на ноябрьские праздники многие закололи, и вдруг наступила оттепель, и теперь не знали, как сохранить туши. Николка был еще в школе. С продленки их отпускали поздно, когда темнело. Трезвый отчим подшивал обувь, которую ему иногда приносили для ремонта. Он работал в ночную смену и уйти должен был в полвосьмого вечера, как раз, когда они должны были вернуться с работы.
Любка обрадовалось, такие минуты покоя она могла пересчитать по пальцам. Она переоделась, разглядывая еду, села за стол, принюхиваясь. Отчим тоже отложил сапог в сторону, придвинул стул, и первым делом кивнул на еду, чтобы мать ее попробовала. Любка к этому привыкла, сама она отравиться не боялась. Чувствуя, как текут слюнки, не раздумывая, демонстративно сунула ложку в сковородку, зачерпнула картошки. Отчима Любка старалась не замечать. Пожалуй, это единственно, что она могла сделать, чтобы пережить эти два года. После разговора с девочками, мысль убить его отошла на задний план. Она никуда не ушла, но теперь у Любки была цель. Наверное, это было еще одно испытание. Убить она могла только дома, и только перерезав горло во сне. И первым делом пришлось бы избавляться от трупа и от крови. Не заметить исчезновения отчима и лужи крови мать не могла. Благодарности она не испытывала перед Любкой никогда — и непременно выдала бы ее. Первым делом, осознав убийство, она испугалась бы теперь уже Любки, постаравшись избавиться от нее.