Повернуть судьбу вспять
Шрифт:
— Я ничего не помню о себе! Ничего! — Любка сжала кулаки. — Почему меня не любят?
— Вот те раз! — развел руками волшебник. — А мы? Разве мы так мало для тебя значим? И Таня, которая сегодня помогла тебе! А Инга, которая выделила тебя из всех? И мама… Она послушалась твоего совета и купила дом, в котором столько помощников! Посмотри-ка сюда!
Любка вскрикнула от радости и изумления, вскочив со стула и бросившись к Шарику. Бок у него еще был ободран, но уже заживал. Он тоже узнал ее и облизал лицо, яростно махая хвостом.
— Но ведь он умер! —
Слезы полились из ее глаз, которые не смогла выдавить, как потеряла из виду машину. Она безутешно зарыдала в голос, задыхаясь от горя, что больше никогда не увидит его, как Шарика, и радовалась, что стал, как дух. Шарик словно бы не понимал, или не видел, как она плачет — он продолжал весело махать хвостом и крутился вокруг нее, успокаивая. Потом отбежал к духам, которые позвали его и теперь кормили со стола. Наверное, теперь у него было много друзей, он вернулся лишь на секунду другую, когда его поманили. Лизнул ее еще раз и убежал за шумной толпой, провалившись сквозь стену.
— Теперь он самый настоящий дух. Он спокоен, сыт, в теплой конуре, которой у него никогда не было, а если убегает в лес, то с ним многие его друзья… И многие пожалеют о том, что У него крепкие зубы, он не уйдет с земли, пока не достанет своих мучителей… А мы ему поможем! Он тоже боялся, что больше не увидит тебя — и так рад, а ты плачешь!
Любка села за стол, всхлипывая.
— Я их ненавижу, ненавижу! — выкрикнула она. Боль, которую нельзя вынуть, наконец, вырвалась наружу. — Пусть бы им было так же плохо, как мне! Я их ненавижу!
— Ненависть не лучшая ноша в дорогу, — посетовал мужчина, осуждающе покачав головой. — Они не могли не знать, что если ты выживешь, ты будешь жить в ненависти и ненавидеть. Пока ты ненавидишь, проходит жизнь. Стоит ли идти у них на поводу? Ненависть не должна идти от сердца, а от разума, — он поучительно поднял палец, ехидно усмехнувшись. — И быть холодной, как сталь, которая не ищет человека, если нет ни единого шанса поквитаться с мучителем. Она, Люба, должна быть как острый нож, который берут в руку, когда враг перед лицом. И не более. Я согласен, их есть за что ненавидеть, но ты была лишь спасением, которого теперь у них нет. Они уже наказаны.
Волшебник был мудрым. Глупо каждый день думать о тех, кто никогда не вспомнит о тебе. Любка положила руку на столешницу, пытаясь успокоиться и перебороть в себе зверя, не позволив ему ни искать крови, ни выть на врага, ни даже думать о нем.
Она здорово научилась управлять собой…
— Ну вот! — одобрительно произнесла волшебница, внезапно просияв. — Я снова горжусь тобой, моя девочка! Сегодня ты проявила свою волю, с которой начинается магия… Разве ж они поверили бы в это?!
— Я так рада, что вы меня навестили… — скрывая горечь и обиду, Любка перевела тему. Говорить о тех, кого она не знала, ей больше не хотелось. Наверное, они бы пожелали, чтобы она помнила о них… Каждый день думала, скольких возможностей они ее лишили. — Мне всегда казалось, что больше не смогу вас повидать, что я вас придумала.
— Какая глупость! — всплеснула руками женщина, подовая ей носовой платок. Она кивнула на сидевших за столом пьяных духов. — Столько придумать не может человек, если он не имеет нашей помощи. А если имеет, то верит и ждет.
— А где живут духи? — поинтересовалась Любка, заметив, что часть их уже уходит. Стол сразу становился короче, а места как будто меньше.
— В лесу, в реках, под землей и в болотах. И немногие в домах, чтобы присматривать за людьми. Белый свет огромный, они присматривают за ним. Скоро петух пропоет — им в это время лучше уснуть и продрыхнуть весь день.
— А почему? Я видела, петух кукарекнет, а потом дальше спит, — вспомнила Любка, нахмурив лоб. — Летом рано, а зимой поздно… И обязательно вечером. А как он определяет время, что ему пришла пора кукарекать? — поинтересовалась она. Кивнула на духов, которые встали из-за стола и, прежде чем уйти, кривляясь, пукнули без запаха. — Они петухов боятся?
Оба волшебника весело рассмеялись, внезапно оживившись и накладывая себе и Любке еще еды и наливая чая.
— Страх тут не при чем, — волшебница проводила взглядом еще парочку крутых парней, которые махали кулаками, удивляясь, что на теле их не остается синяков. — Петух чувствует, когда меняется полярность положения Солнца.
— Солнце как большой магнит, — мужчина положил рядом две тарелки, а потом передвинул одну по кругу, пока тарелка не оказалась с другой стороны. — Сначала магнит был здесь, а потом здесь.
— Только крутится земля, подставляя то один бок, то другой! — поправила Любка.
Мужчина кивнул.
— Верно, но суть та же. А внутри земли прокаленная окись железа, которая суть еще один магнит. Представь, Люба, вот два магнита, которые протянули друг другу руки, и крепко держатся — и крутятся в танце, крутятся. Вокруг огромной звезды, которая как миллионы Солнц.
— А я знаю! Это Черная Дыра! Алла Игнатьевна про них рассказывала, — она покачала ногой, и тут же себя одернула. За раскачивание ногой почему-то ее всегда ругали, хотя сам по себе процесс был безобидный. — Она поглощает свет. Спичечный коробок вещества Черных дыр весит столько же, как четверть планеты, на которой мы живем. Они бывают огромными, в центре галактики, а бывают блуждающие Черные дыры — небольшие по размеру, но если им встречается звезда, они ее могут выпить. У меня есть книжка «Вселенная», ее написал Шкловский, только там такие формулы, которые я не могу пока понять.
— Молодец! — похвалили оба волшебника. — И вот каждый день ты проходишь по тому месту, где Земля и Солнце крепко привязаны друг к другу. А петух чувствует. И когда Солнце встает, и когда садиться, и когда пересекает середину. У куриц глаза так устроены — от резкой смены одного поля другим, у них наступает слепота.
— Куринная, мама тоже болеет этой болезнью, — пожаловалась Любка. — В сумерки перед закатом она плохо видит. Все начинает сливаться, сознание перестает воспринимать, что видит, иногда бывает больно глазам.