Поверженный ангел(Исторический роман)

Предисловие

В этой книге автор рассказывает о восстании чомпи — наемных рабочих шерстоткацких мануфактур Флоренции XIV века. Чомпи не имели своего цеха и поэтому были совершенно бесправны, во всем зависели от хозяев мануфактур. В мастерских за каждым их шагом следили надсмотрщики и «чужеземный» (из другого города) чиновник, который штрафовал их за каждую малость, своей властью

Летом 1378 года доведенные до отчаяния чомпи вместе с беднейшими ремесленниками подняли восстание. Они захватили правительственный дворец и создали новое правительство во главе с бывшим чесальщиком шерсти Микеле ди Ландо. В ответ «жирные» закрыли мастерские и организовали голодную блокаду Флоренции. Вместе с тем они постарались отколоть от чомпи их союзников, мелких ремесленников, которым посулили политические права. В конце августа «жирным» с помощью Микеле ди Ландо удалось подавить восстание чомпи, цех наемных рабочих был ликвидирован. Однако волнения среди чомпи продолжались до 1382 года, когда окончательно укрепилась власть «жирного народа». Восстание чомпи — первая попытка захвата власти предпролетариатом, и в этом его историческое значение.

Книга первая

АЛЬБИЦЦИ

В доме Николайо Альбицци царила тишина. В нем всегда было тихо, потому что хозяин дома не выносил шума. Многочисленные слуги двигались неслышно, разговаривали шепотом, и даже младенцы плакали, казалось, тише, чем в других домах.

Весенним вечером 1360 года в одной из комнат этого дома за шахматным столиком сидели два человека — отец и сын. Николайо Альбицци, крупный, плотный старик с большой, чуть откинутой назад головой и породистым выразительным лицом, казался намного значительнее и даже красивее своего сына. Алессандро, младший сын синьора Николайо, хотя и был недурен собой, в свои неполные тридцать лет уже начал лысеть, к тому же, будучи немного близоруким, постоянно щурился, что придавало его немного одутловатому лицу какое-то страдальческое выражение.

Отец и сын долго сидели молча, глядя на фигуры, разбежавшиеся по доске, то ли размышляя над ходами, то ли занятые какими-то своими мыслями.

— Я рад, что ты пришел сегодня, — тихо проговорил синьор Николайо, не поднимая глаз от доски.

— Мне захотелось тебя видеть, — также тихо, не взглянув на отца, ответил синьор Алессандро.

— Это похвальное желание, — заметил синьор Николайо, — но все равно пощады тебе не будет! — И с этими словами он двинул вперед фигурку королевы.

Синьор Алессандро хотел было сказать отцу, что этим опрометчивым ходом он открывает его фигурам прямую дорогу к своему королю, но промолчал и только чуть заметно улыбнулся.

В этот момент к креслу синьора Николайо подошел слуга и что-то прошептал ему на ухо. Выслушав его, синьор Николайо опустил веки, и слуга исчез.

— Лапо пожаловал, — помолчав, сказал синьор Николайо. — Вечно он не вовремя! Твой ход, Сандро.

Синьор Алессандро поднял было руку, но тут дверь распахнулась, и в комнату вошел мессер Лапо ди Кастильонкьо, выборный глава Гвельфской партии, человек, перед которым трепетала вся Флоренция.

— Садись, Лапо, — сказал синьор Николайо, небрежно махнув рукой в сторону кресла, стоявшего у столика.

— Здравствуй, Никколо, — проговорил мессер Кастильонкьо, кивком ответив на поклон синьора Алессандро. — Слышал новости?

Синьор Николайо и мессер Кастильонкьо были почти одногодками, их семьи, одинаково старинные и почитаемые, испокон веков дружили друг с другом и не однажды роднились. Однако с годами, старея, они все больше отдалялись друг от друга. Тому, конечно, были причины, главная из которых заключалась в том, что за последние десятилетия семья Альбицци стала самым могущественным и влиятельным кланом во Флорентийской коммуне, в то время как род Кастильонкьо и по богатству и по влиянию должен был довольствоваться (вместе со многими не менее родовитыми семьями) вторыми ролями. Правда, став во главе партии, безраздельно господствовавшей в государстве, мессер Кастильонкьо занял весьма видное положение, считался всемогущим, ибо держал в своих руках судьбу каждого флорентийца. И все же во всех мало-мальски важных делах он и шага не мог ступить, не посоветовавшись с синьором Николайо, а прямее говоря — не спросив его указаний.

— Новости? — переспросил синьор Николайо. — Если ты хочешь рассказать мне о заговоре Бартоломео Медичи, то это уже не ново.

— Вот как? — удивленно и с нескрываемым разочарованием воскликнул мессер Кастильонкьо.

— Не сердись, Лапо, — с усмешкой сказал синьор Николайо, — но, по-моему, ты плохо распоряжаешься деньгами. Я трачу меньше, но, как видишь, узнаю обо всем раньше тебя… Но ты прав, — продолжал он, после того как слуга, поставив на столик у кресла мессера Кастильонкьо его любимое вино и три золотых кубка, удалился, — этот выскочка, этот торгаш из захолустья слишком уж обнаглел. Подумать только, вместе с бандой своих дружков и прихлебателей он чуть ли не в открытую смущает цеховых людей, вдалбливает им в их дубовые башки мысль, будто они имеют столько же прав вершить дела государства, сколько и мы! Он, изволите видеть, считает противозаконными аммониции, налагаемые партией!..

— И еще имеет наглость говорить, — не без ехидства вставил мессер Кастильонкьо, — что в первую голову следует повесить тебя, а весь род Альбицци изгнать из Тосканы.

— Да, ты прав, пора его остановить, пока не дошло до бунта, — сверкнув глазами в сторону мессера Лапо, сказал синьор Николайо. — Ты ведь догадался захватить список злоумышленников, не так ли?

— Вот он, — ответил мессер Кастильонкьо, извлекая откуда-то из-под одежды свернутый в трубочку лист бумаги и передавая его синьору Николайо.

— Так, все сходится, — пробормотал тот, просмотрев первые строчки. — Дини, его давно надо было повесить. Ну, кто же тут еще? О! Смотри-ка, Сандро, наш друг и родственник! И он туда же!

Синьор Алессандро удивленно взглянул на отца.

— Твой своячок, — отвечая на его взгляд, с брезгливой улыбкой сказал Альбицци-старший.

— Дуранте Арсоли? — воскликнул синьор Алессандро. — Не может быть!

— Почему же это не может быть? — возразил синьор Николайо. — Яблоко от яблони недалеко падает. Его папаша, Ламберто Арсоли, всю свою жизнь только и делал, что мутил народ. Нет, не случайно он здесь! — Старый Николайо постучал кольцом по списку. — И пусть он будет нам хоть десять раз родственник, я первый скажу: Флоренция должна навсегда освободиться от рода Арсоли.