Поверженный
Шрифт:
— Мы счастливы и горды тем, что видим вас в священной Бухаре, — сказал Абдухамид, — но нам неприятно, что мы не можем оказать вам должного и достойного вас приема. Вы, конечно, знаете, что мы здесь связаны по рукам и ногам. Мы, находясь в собственном доме, не чувствуем себя свободными, чтобы принять как должно такого почтенного гостя.
— Все это весьма прискорбно! — заявил Энвер. — Я измучен этими обстоятельствами! Они терзают мне душу. Я теряю терпение… Мою родину, мой дом, мой Туркестан топчут чужеземцы!.. Могу ли я спокойно смотреть на это?! Я приехал сюда для того, чтобы посоветоваться с вами: как быть? Мы должны обсудить это совместно. Это требует наша нация, родина. Мы должны выполнить свой священный долг!
— Ас каким нетерпением мы ждали вашего приезда,
— Все это будет, — сказал Энвер, закуривая папиросу. — И Англия, и Франция, и Германия готовы помочь нам — и людьми, и оружием, и деньгами. Но в капиталистических государствах денег не тратят зря, без полной уверенности, что это окупится. Они послали меня для переговоров и чтобы мы начали действовать пока собственными средствами. Как только мы начнем действовать, нам будут посылать все необходимое…
— Наш руководитель, господин Энвер, не придает особого значения иностранным войскам, — сказал Сами-паша, вмешиваясь в разговор. — Когда он берется за дело, совершается чудо: где бы он ни появился, нас ждет победа!
— Один рядовой воин мусульманин-тюрок может осилить десять неверных, а глава тюрков — тысячу! — сказал горделиво Муиддин-бек, включаясь в разговор.
Энвертпаша был явно смущен примитивными доводами своих спутников.
— Да, — сказал он, — я уверен, что мы придем к общему мнению и решению и будем единодушны… Пришла пора свершения великих дел, и в священной Бухаре есть все условия для этого.
Нужно лишь внимательно наблюдать!
— Конечно, конечно, — пробормотал Абдухамид.
Тут в гостиную внесли блюдо с жареным мясом. В комнате аппетитно запахло тмином, черным душистым перцем и разными ароматными травами. Хозяин дома тем временем разливал коньяк и водку и первый поднял свою рюмку за здоровье дорогого гостя. Абдухамид же с тревогой думал: «О каких это условиях для свершения великих дел в Бухаре говорил Энвер? Может быть, Энвер возлагает надежду на отряды басмачей в Восточной Бухаре? Но что могут сделать плохо вооруженные басмачи против пятизарядных винтовок, пулеметов «максим» и многочисленных пушек? Эмир со всем своим военным снаряжением, оружием и воинством — и тот был побежден! Русские солдаты сейчас, закаленные в боях, привыкли к трудностям; к тому же они владеют современным оружием. Если мы, глубоко не продумав план Энвера, ринемся в бой, то сразу будем разбиты. Прежде всего, если со мной согласятся остальные, надо господину Энверу поехать в Афганистан, заложить там твердую почву, заручиться реальной помощью. Если он не согласится с этим, то переправим его в Восточную Бухару… Действовать надо крайне осторожно, чтобы русские ничего не узнали о нашем участии».
Тут поднялся со своего места молодой человек, один из джадидов-младобухарцев, горячий приверженец тюркизма и один из инициаторов приезда Энвера; обращаясь к Абдухамиду, он попросил слова. Тот кивнул.
— Вот уже десять — двенадцать дней, — заговорил он, — священную землю Бухары осветил своим присутствием героический сын тюркского народа Энвер-паша. Земля Бухары, небо Бухары, сам воздух Бухары, душа бухарского народа ликуют от счастья! Мы это видели при каждой встрече с народом. Вместе с Энвер-пашой мы присутствовали на многих таких встречах, и повсюду нас принимали очень приветливо. Я предлагаю сегодняшнюю нашу встречу считать деловым собранием, а не праздничной трапезой, хотя и проводим ее за столом, полным замечательных яств… Да, даже за пышным дастарханом мы обязаны говорить о нашей разоренной родине, о нашей униженной нации. Довольно, хватит молчать и терпеть! Юноши наши готовы хоть сейчас пойти в бой, дайте прогнать врагов с нашей священной земли. Только дайте нам оружие, будьте нашим предводителем! Я предлагаю выпить за здоровье и успехи в нашем общем деле, за великого Энвер-пашу!
Энвер молча поднес свою рюмку к губам, сделал глоточек и поставил рюмку на место. Затем так же степенно взял вилкой кусочек мяса и съел его. Он молчал, разглядывая сидевших за столом. Остановившись на Абдухамиде, подумал: «На матерого волка похож этот безбородый толстяк. Видимо, он здорово разбирается в политике, не верит в пустые обещания, не хочет потерять свою должность, выпустить из рук власть. Мне это даже нравится!.. Нужно поговорить с ним наедине… И побыстрей отправиться в горы, к басмачам… Там свои люди — Хасан-бек, Алиризо-эфенди, Данияр-бек, Усманходжа…
Долго оставаться в Бухаре небезопасно».
Энвер встал и подал знак, что хочет говорить. Все замолчали.
— Господа! Я и мои друзья весьма признательны вам за гостеприимство, за ваши добрые чувства! Мы видим, что сердца ваших юношей охвачены болью за нацию, патриотизмом, верностью исламу. Они горят желанием доказать свою преданность родине. Они готовы немедленно поднять мятеж, разбить, смести с лица земли все и всех, кто мешает проявлять эти чувства. Радостно это видеть! Это вселяет в наши сердца веру в наши силы, в нашу храбрость. Да, храбрость! Это вдохновляет. Не нужно здесь доказывать, что я и мои друзья не принадлежим к числу нерешительных, трусливых людей. Но когда находишься в стане врагов, видишь их происки и коварство, то нужно быть крайне осторожным. И вот я открыто заявляю, что с момента прибытия нашего в Бухару мы видим со стороны государственных учреждений, отдельных лиц и особенно русских враждебное к себе отношение. Вокруг нас постоянно вертятся какие-то незнакомые люди. Это явная слежка! Здесь собрались лишь друзья, которым можно откровенно сказать, что после моей встречи с полномочным представителем России Юреневым мы твердо решили как можно скорее уехать из Бухары. Дело в том, что во время нашей беседы Юренев, как бы невзначай, несколько раз спрашивал, когда мы уедем из Бухары. А нам известно, что русские большевики на ветер слов не бросают. Они действуют… Разум подсказывает, что нужно как можно скорее прийти нам к какому-то решению, разъехаться и приступить к делам. Я поднимаю этот бокал за здоровье тех молодых людей, чья кровь бушует, как гроза, и которые готовы сейчас откликнуться на зов родины и нации!
…В этот вечер было произнесено еще немало речей, подобострастных тостов и громких слов о родине, нации и вере. И наконец приступили к деловому разговору.
Джадидам стало ясно, что Энвер со своими приспешниками ничего определенного не привезли, только пустые, зыбкие обещания. Кто знает, может быть, ему надоело топать по французской земле и он попросил у своих хозяев какую-нибудь другую работу… И они ему предложили вот эту — неопределенную и неоплачиваемую. Поедешь, мол, туда-то, соберешь вокруг себя недовольных, укрепишь ислам, объединишь и возглавишь басмачей Преуспеешь в этих делах — будешь есть свой хлеб с маслом, провалишься — пеняй на себя! Энвер, видимо, решил испытать свое счастье, потому и приехал… Ну да ладно, сейчас важно, чтобы он и его дружки выехали из Бухары, пока он не привлек к себе серьезного внимания советских органов, армии…
Заканчивая беседу, Абдухамид сказал:
— Значит, решено: дня через два вас и ваших друзей паши милицейские работники — османские тюрки по национальности — обеспечат оружием и выведут за город, якобы на охоту.
Вы же двинетесь прямо в Карши… Оттуда — через Термез и Кабадиан — в Душанбе к муджахи-дам.
— Там мы, конечно, встретимся с господином Усман-ходжой? — спросил Энвер-паша.
— Непременно! Все дела в его руках. Мы надеемся, если на то будет воля аллаха, вы займете Душанбе. В ваших руках будет и столица и оружие.
— Если на то воля аллаха.
Все молитвенно подняли руки и проговорили «аминь».
Бухара ты моя многострадальная! Сколько тяжелых дней и страшных ночей выпало на твою долю! Каких только обид и несправедливостей ты не перенесла!
Переворачивая страницы твоей истории, я который раз пропускаю через свое сердце твои страдания и боль, содрогаюсь и плачу… О, как я ненавижу и презираю тех, кто вырос на твоей земле и из корыстных целей готов предать и продать тебя! Я закипаю от гнева, думая о тех, кто, родившись на этой земле, топчет ее грязными сапогами.