Повесть и рассказы. Компиляция. Книги 1-18
Шрифт:
Грубые формы автоматического пистолета в кобуре, также создавали некоторую уверенность при пересечении затемнённых пространств великой клоаки Нью-Йорка. Вы не подумайте, пистолет был абсолютно законный, у меня имелось разрешение на ношение оружия. Правда, я больше доверяю, холодной стали, слишком много времени пришлось вести с ней дружбу. И хотя на левой руке у меня не хватает мизинца, это совсем не мешает в неприятных ситуациях. К тому же, природа наградила меня прекрасным слухом, да и переулок, наконец, кончился, а улицы вполне сносно освещены, так что застать меня врасплох не так-то просто. Да и вряд ли, кто-то на это сегодня решится. А жаль. Иногда, когда ярость, ненависть, вперемешку с болью и безграничной тоской вечного одиночества, просыпалась во мне, когда я ненавидел себя и тех, кто причинил мне страдания, я шел на улицу, ловя,
Но сегодня я просто гулял, не ища забытья реальности в схватке. Мне хватило вчерашней ночи. Куинс отличное место для разрядки эмоций. Их было пятеро, и они хотели развлечься. Как и я, впрочем. Когда я начал танец, лишь один из пятерки успел достать нож, но это его не спасло. Я ушел до приезда копов, оставив на мокром асфальте, пять неподвижных теней.
По ходу такого рода прогулок встречаешь немало странных людей. На некоторых взгляд останавливается не больше секунды, на лицах других - чуть дольше. Здесь угрюмые вечерне-ночные бродяги с пронизывающим взглядом, подозрительные типы, приторговывающие травкой, а то и пыльцой, просто опьяневшие забулдыги, пытающиеся дотащиться домой, девушки, торгующие своим телом. Безразличные ко всему полицейские, панки, нагловатые безработные чернокожие и латиноамериканцы, в глаза которых лучше не смотреть, попрошайки, грязные бездомные.
Многие из нищих довольно назойливы - протягивают почерневшие от многолетней грязи руки, пытаются с вами заговорить и выпросить пару центов. Другие сидят, упёршись невидящим взглядом в никуда, находясь далеко от этого мира или же просто спят.
Около одного из них я остановился. Я видел его еще вчера, автоматически прошёл мимо, но его облик накрепко засел в мою память, не давая мне покоя весь день. Этот был коротышкой. Длинная косматая седая борода выдавала его преклонный возраст. Правда, она была довольно грязна, и не чесана целую вечность, и с возрастом можно было ошибиться. Голову его украшал лоснящийся от старости кожаный чепец со свисающими завязками, а на спину ложилась такая же седая и грязная, как борода, жидкая косичка. Он действительно был очень мал, этот бездомный. Мне по грудь, не больше. Коротенькие и довольно кривые ноги. Туловище тоже не велико, но чувствовалось, что сбит он чрезвычайно крепко, плечи широки даже для человека нормального роста. Привлекали внимание руки, достойные атлета - под коричневой тканью рубашки просматривались бугры мышц, - и неимоверно широкие, явно привыкшие к тяжелой физической работе, ладони. Был он также несколько сутул. Что это врождённый горб или мышцы грузчика с многолетним стажем? Трудно ответить на этот вопрос. Он полусидел-полулежал на тёмных, вонючих картонках и одеялах, не приставая к прохожим. Рядом с ним валялась пустая жестянка из-под пива. Взгляд его немигающих глаз был устремлен в вечность.
Я остановился напротив коротышки, немного дольше, чем того позволял секундный заинтересованный взгляд. Он заметил это и его глаза, под кустистыми бровями прояснились, когда человек посмотрел на меня. Потом его взгляд уперся в грязный асфальт. Что это? Стыд? Замешательство? С каких это пор, нищим стыдно просить милостыню?!
Он произнёс явно заученную фразу:
– Мистер, помогите бедному бездомному.
– Я могу тебя покормить. Пошли в ближайший бар, - ответил я, чуть-чуть помедлив.
Его взгляд прыгнул и впился в меня. Я удостоился более внимательного изучения. За коричневыми окнами зрачков отразилась борьба желания, точнее голода и осторожности. Я вынул руки из широких прорезей плаща. Это несколько успокоило его.
– Здесь, - я качнул рукой по направлению неоновой вывески с надписью Бар. Он коротко кивнул и поднялся. Я человек невысокий, но и по сравнению со мной он, действительно оказался коротышкой. Вот только, двигался он своих кривоватых ногах, обутых в дырявые кроссовки, на удивление прямо. Он ни о чем не спрашивал, просто шёл рядом.
– Простите, сэр, - вышибала изучал моего нового знакомого довольно неприязненным взглядом, но моя одежда его смутила, и он решил до конца быть вежливым.
– Мест сегодня, увы, нет.
– Нам нужен самый дальний столик. Мы не побеспокоим посетителей, вежливо произнес
Мы зашли в бар, я выбрал дальний тёмный столик и уселся в самом углу, надвинув широкополую спутницу-шляпу поглубже на глаза. На долю моего приятеля тоже приходилось немного света. Посетители покосились на нас, но тут же вернулись к своим кружкам. Какое им дело до свихнувшегося невзрачного посетителя, решившего облагодетельствовать нищего?
Для него я заказал большую яичницу с беконом, картофельный салат и пиво. Я ограничился только пивом. Мы молчали. Я потому, что думал, он потому что ел. Едок он оказался что надо, пришлось заказать повторную порцию. Наконец, почти закончив есть, он сказал:
– Спасибо, мистер, не каждый день доводится ужинать. К сожалению, я ничем не смогу вас отблагодарить. У меня ничего нет. А моё тело не продаётся, - вдруг добавил он грубо, с ожесточением сверкнув антрацитом глаз. Видимо у него уже были инциденты.
– И в разных там шоу я тоже выступать не буду, - уже менее враждебно добавил он. Я отмёл все его подозрения жестом руки и едва заметным покачиванием головы, одновременно пододвинув к нему очередную кружку пива. Он с готовностью осушил её.
– Ну ладно, что вы хотите, мистер?
– Расскажи мне о прошлом, - тихо попросил я.
– Каком прошлом?
– напрягся он.
– О том прошлом, каким ты его себе представляешь. Я писатель - мне интересны всякие истории. А ты, думаю должен что-нибудь знать. Какую-нибудь историю.
– А, ну раз так, - вздохнул он с облегчением.
– Этот мир умирает, - так начал он и его взгляд затуманился.
– Мы живём на закате эпохи. Люди вырождаются, они больше ни на что не способны. А мы нас почти совсем не осталось, - он грустно поглядел на мелькание неоновых вывесок за окном, прислушался к отдалённым пьяным выкрикам.
– Раньше было больше пространства, больше света, больше тьмы, больше истинных чувств - теперь все серое, подделанное, а люди больше похожи на полусумасшедших шутов. При виде настоящего меча или боевого топора их охватывает страх. Посмотрите на эти руки, - глаза его загорелись огнём, и он раскрыл свои широкие ладони.
– Они держали и кирку, и тяжёлый боевой топор, клянусь Великим Глорином! Они касались алмазов и изумрудов, они выковывали доспехи. Я видел пещеры полные кристаллов и золота, я видел шеренги моих родичей - гномов, построенные в боевом порядке под ало-синими знаменами, слышал как ревут горны, зовущие в бой. Я принимал участие в битвах против людей, драконов, орков и эльфов. Я участвовал в Последней битве.
– Я убил многих, - глаза его яростно сверкнули.
– Где, где все мои сородичи, где все мои враги, я спрашиваю вас? Посмотрите на этих жалких потомков былых витязей, у которых я выпрашиваю кусочки меди и никеля, чтобы заглушить голод и одурманить мозги этим пойлом, - он кивнул на пиво.
– Всё, всё в прошлом. Я видел, как расправляет свои крылья дракон на рассвете, как он изрыгает струи огня ночью. Я вспоминаю каждую его чешуйку, которая намертво отпечаталась в моей памяти. Я видел громадные арбалеты и катапульты, которые мы устанавливали на холмах, чтобы поразить его в полёте. Слева на груди у меня шрам от ожога - его пламя проплавило даже пластины брони. Я вижу цепочки эльфийских лучников под зеленым флагом. Их копья подняты, а стрелы уже готовы сорваться с тетивы луков. Я помню, как кипела у нас кровь при виде наших врагов. Мы ненавидели их и в той, Последней битве. Вопрос был о том, что либо они, либо мы. Мои братья и дядья падали рядом со мной замертво, пронзённые стрелами, одна с красно-зелёным опереньем, со знаком эльфа королевского рода, попала мне в бедро, а я всё бежал вперёд навстречу ненавистным врагам. В том сражении я убил тридцать два эльфа. Это была битва битв. Были и другие битвы, писатель. До этого. И никогда мы не могли разойтись с эльфами по-хорошему. Я вел счет их головам. Сначала я делал зарубки на щите, потом тот щит раздробили орки, а на новом я уже не продолжал... Наверное мы просто все перебили друг друга, я не знаю. А может всему виной наша не знающая границ любовь и не знающая границ ненависть, недоступных в этом мире... Прошлое ушло, ушло безвозвратно. Я один, писатель. Совсем один. Тоска одиночества съедает меня ночами. Наша эпоха умирает. А то, что надвигается, сдаётся мне, не принесёт ничего хорошего...