Повесть о дружных
Шрифт:
А ребята засели за газеты, искать сюжеты для Алешиных картин. Чего только они не прочитали! О каких замечательных людях, о каких подвигах на фронте и в тылу!..
Но вдруг Саша пришел к Лене Павловне и сказал взволнованно:
– Алеша плачет.
– Отчего? Что случилось?
– взволновалась Леночка.
– Рисовать не может,- мрачно ответил Саша, ожесточенно снял кепку и швырнул ее на табуретку.- Бумаги нет,- Саша загнул один палец.- Кисточки все повылезли,- Саша загнул другой палец,- красок нет...-
– Да-а...- протянула Леночка,- нехорошо.
Молчание повисло в маленькой комнатке.
Таня на цыпочках, чтобы не мешать Леночке думать, прошла в угол комнаты и полезла в свой чемоданчик. Она долго рылась в своих сокровищах книжечках, бумажных кучках, ленточках - и вытащила круглую, не размытую еще краску и с торжеством положила ее на стол:
– Вот!
Саша разочарованно повертел кружочек и сказал со вздохом:
– Золотая... Что ею рисовать станешь?..
– Ну, вот что,- сказала Леночка,- раньше времени унывать не стоит. Ты, Саша, поговори с ребятами. Пусть каждый у себя пороется, а кисточки мы сделаем сами из волос. Я всегда в детстве делала. Пусть Миша настругает хороших гладких палочек, волосы мы к ним привяжем ниткой, да еще смажем нитку столярным клеем,- вот и будут кисточки. О бумаге я сама позабочусь.
Таня, под горячую руку, сразу бралась за дело. И вот уже вечером мелькают ножницы, кипит в консервной баночке столярный клей, а Таня стрижет и стрижет свои вихры и делает для Алеши кисточки.
Нюра, забежавшая к концу дня, в ужасе остановилась на пороге.
– Ты что наделала, Чижик?
– Пятнадцать кисточек,- торжественно возгласила Таня.
– Да ты на себя посмотри!
Таня подскочила к зеркалу.
Действительно! Крутые завитки были во многих местах выстрижены неровно, а над лбом красовалась прямо-таки лысинка.
– Ой, достанется от Леночки!
– Ну и поделом! Без толку сделано! Давай-ка щетку! Может, как-нибудь зачешу!
И верная подружка стала смачивать и укладывать причудливыми волнами непокорные вихры. Кое-какие разрушения были скрыты, но лысинка над лбом продолжала сиять. Это бы еще ничего, но когда Нюра подошла к столу, то стала так смеяться, что косы прыгали у нее на спине и слезы выступили на глазах.
– Чижик,- говорила она, захлебываясь от смеха,- ты думаешь... этими... запятыми рисовать можно?
И правда, кисточки завернулись крутыми локонами, и на столе лежали пятнадцать запятых на палочках! Ну, что ж... Неудача.
А Леночка написала длинное письмо в город, где учительствовали Мира с Колей.
И вот через неделю четвертый класс получил посылку.
Петр Тихонович сам подкатил к школе, вызвал старосту класса Нюру Валову, приказал ей расписаться в растрепанной толстой книжке и торжественно вручил ей ящичек, на котором было написано: "Пионерам
Не дыша, все сгрудились около Миши, пока он осторожно вскрывал ящик, тщательно вынимая и откладывая в сторону тонкие гвоздики.
Сверху лежало письмо:
"Дорогие ребята!
– писали незнакомые друзья.- Наша учительница Мира Николаевна рассказала нам, какую вы затеяли интересную выставку и что у вас не хватает бумаги и красок. С бумагой у нас тоже плохо. Но мы устроили сбор и посылаем вам всё, что набрали. А красок, конечно, мало. Напишите нам, как пройдет выставка.
С пионерским приветом 4-й отряд 7-й школы".
Бумага была разная: и листочки, вырванные из тетради, и куски обоев, и почтовые листики, и два куска великолепной плотной белой бумаги. Краски были только трех цветов: черная, синяя и зеленая.
– Ну, теперь действуй,- сказал Саша Алеше, передавая ему ящичек. А Алеша растерянно смотрел на три кружочка краски, лежащие у него на ладони, и глаза его медленно наполнялись слезами.
– Без красной и желтой мне ничего не сделать,- протянул он жалобно.
Ребята снова приуныли.
На помощь пришла Власьевна.
– Забеги ко мне, Чижик, завтра с утра. Может, горю вашему и поможем. Баночек мне собери побольше да передник подвяжи.
Таня чуть свет побежала к Власьевне. В сторожке уже топилась печь, на столе шумел самовар. Власьевна в большом рабочем переднике, стоя на лавке, срывала с вязки крупные луковицы.
– Лови, Чижик!
Круглые луковицы, блестя шелковыми боками, словно мячики, летели сверху в ладони Чижика.
– Клади на стол. А теперь очищай луковицы, а я в кладовушку побегу.
Таня чистит луковицы, и слезы набегают ей на глаза, в носу щиплет-щиплет. И смешно, и досадно.
Вот уже белые, словно яички, лежат луковицы на столе. Таня смахивает шелуху в передник и направляется в сени. На пороге она сталкивается с Власьевной. Та, как Дед Мороз, заиндевевшая, румяная, а в руках какие-то ветки, травинки.
– Ты куда, Чижик, не одевшись, бежишь? Мороз лютой!
– Да я только в сенцы, шелуху выбросить,- бойко отвечает Таня.
Власьевна грозно хватает Таню за плечо.
– Стой! Шелуху?! Люди добрые, она шелуху побежала выбросить! Клади на стол!
Таня испуганно высыпает на стол груду шелухи. Власьевна кладет веники, сухие пучки, ветки. Некрасиво стало на столе. Таня недоуменно поглядывает и молчит.
– Ведь из этого и будем делать,- говорит Власьевна и перебирает венички и шелуху.
– Из этого?
– Ну, конечно.
– А что будем делать?
– окончательно теряется Таня.
– Да краску же!
"Ну и ну!" - Таня недоверчиво мотает головой.