Повесть о двух сестрах и о волшебной стране Мерце
Шрифт:
Няня прибрала детскую. Книги — на одну полку, игрушки — на другую. Любимые Машины лошадки всех видов, от обтянутых кожей до картонных, занимали целый угол. Леночкина кухня с настоящей плитой (внутри нее была спиртовая лампочка), гордость сестер и предмет зависти для соседских детей, стояла в другом углу.
Время тянулось страшно медленно. Уже все прибрали, приготовили, зажгли лампы, а гостей не было. От ожидания у Маши с Леной то и дело разбаливались животы. Вдруг, когда обе они заговорились с кухаркой и забыли о своем ожидании, над головами их прозвенел, вернее — чирикнул, слабый звонок. Они опрометью кинулись в детскую и спрятались за дверью.
— Маша, Лена! — крикнула няня из передней. — Идите гостей встречать.
Тут уж никак нельзя было затаиться, и девочки мои выползли одна за другой из детской с помертвелыми от волнения лицами и потными ладошками. Прежде всего они увидели тощую фигуру Луизы Антоновны, разматывающей с шеи вязаный шарф. Возле нее, поглядывая на сестер веселыми серыми глазами в слегка припухших веках, стояла чудесная маленькая девочка. Красивой назвать ее было нельзя, но все ее лукавое личико, пухленькие ручки, шейка, вьющиеся русые волосы были так очаровательны, так аппетитны, что невольно хотелось взять ее к себе на руки и расцеловать. Одета она была в платье из клетчатой шотландки, в шелковые чулочки и красные сафьяновые туфельки. Ни единой чернильной кляксы на ней не было. Эта нарядная девочка первая подошла к Маше и Лене, протянула им беленькую, чистенькую ручку и сказала:
— Вот я! А это вы? Правда ли, что вы любите объяснять глупые переводные картинки?
— Маша и Лена, познакомьтесь с Нюшей, — строгим голосом произнесла Луиза Антоновна, видимо очень недовольная самостоятельностью своей ученицы.
Вслед за Нюшей к детям подошли два мальчика, оба довольно высокого роста. Один был очень худ, гладко обстрижен, держал веки опущенными. Он казался очень серьезным и усталым. Это был Жорж. Другой, тоненький, голубоглазый, с шутовскими манерами, шаркнул перед девочками ногой и тотчас же начал, по выражению няни, «валять дурака»: вошел в детскую боком, высунул язык, прокатился колесом, взвизгнул наподобие вербной пищалки и показал фокус, то есть вытащил у ошеломленной Лены изо рта маленькую стеклянную собачку. Дети тотчас же почувствовали себя великолепно и стали наперебой просить его, чтоб он вытащил что-нибудь и у них. Тогда он вынул из Машиного уха резинку, а из сумочки Луизы Антоновны — сухого черного таракана, чем привел немку в неописуемое негодование. Между тем Жорж меланхолично подошел к полке с книгами и стал рассматривать корешки.
— Вы любите читать? — спросила Маша, подходя к нему.
— Разумеется. Чтение развивает. Учение — свет, а невежество — тьма. А вы?
— Я ужасно люблю, а еще больше люблю писать.
— Я тоже люблю писать диктант, — подумав, ответил Жорж. — Хотя мне это не нужно, все равно не бывает ошибок.
Маша почувствовала стеснение сердца. Жорж совсем не походил на то пугало, каким она привыкла его себе представлять. Правда, он говорил скучные вещи, но зато выглядел таким взрослым! Глаза у него смотрели вниз устало и внимательно, голос был тихий и надтреснутый, костюм английский, с длинными брюками, как у взрослых молодых людей. Ей вдруг страшно захотелось рассказать ему про Мерцу, показать свое письмо к Нелли. Она решила посоветоваться с Леной, но в это время вошла няня и позвала детей к столу чай пить. Чтоб все чувствовали себя просто и хорошо, мама решила дать детям полную свободу и сама за чаем не присутствовала. Луиза Антоновна налила детям чай, положила пирожных и конфет и тоже пошла чай пить к маме, куда вслед за ней няня понесла поднос. Дети остались одни.
Сперва все вели себя тихо, только Нюша пересмеивалась с Леной на Андрюшины выходки. Маша сидела рядом с Жоржем и все искала удобную минуту, чтоб начать ему рассказывать про Мерцу. Однако Жорж не давал ей говорить. Он сперва с равнодушным видом взглянул на свою тарелку, потом проводил глазами Луизу Антоновну и, когда она вышла, начал есть. Боже мой, как странно он ел! Маша тоже любила сладости, но сейчас она вся полна была своими мыслями. А Жорж точно упал с луны, где три месяца ничего не ел. Тусклые глаза его заблестели, ноздри порозовели, он запихивал в рот куски пирожных, глотал целиком шоколадки с ликером, а когда те не проглатывались, давил их на языке — и запивал все это маленькими-маленькими глотками чая. Видя, как опустела его тарелка. Маша пододвинула ему свою. Он отказался с обиженным видом, но понемногу съел все ее сладости, потом взял из вазы тянучки и запихал себе в карманы. Губы у него были вымазаны ликером, лицо раскраснелось.
После чая дети начали играть, и тут на Жоржа нашел внезапный припадок хохота: он дико загоготал без всякой причины, стал во все вмешиваться, полез на четвереньках под стол и схватил бедную Нюшу пребольно за ногу. Все его шутки отличались какою-то нелепостью и грубостью, детям становилось от них неловко.
— Разошелся образцовый малшик, — сказал про него Андрюша, передразнивая Луизу Антоновну, и при этом лукаво поглядел на Машу.
От этого взгляда Маша сразу почувствовала полное доверие к Андрюше, словно они давным-давно знали друг друга. Она подошла и села возле него.
— Давайте дружить, — сказал ей Андрюша.
— Давайте, — ответила она. — Сперва мне хотелось дружить с Жоржем, но я его разгадала: он невозможно глупый.
— Как пробка, — ответил Андрюша. — Сейчас будем играть в домино, садитесь рядом со мной.
Весь вечер они дружили и вместе играли. Разделились на партии: Нюша — с Леной, Маша — с Андрюшей, а Жорж — сам с собой. Глупое поведение Жоржа не укрылось даже от Луизы Антоновны, часто входившей к детям. Она чувствовала себя очень неловко, останавливала Жоржиньку и по-русски и по-немецки, но он не унимался. Между тем Машино сердце окончательно покорилось. Она глядела на Андрюшу восторженными глазами и старалась делать все так, как он. Отведя Лену в сторону, она шепнула торопливо:
— Знаешь, Лена, у нас новый вечный друг, Андрюша. Он все-все поймет про Мерцу. Я решила дать письмо ему вместо Нюши.
— Но как же, Маша? Ведь мы условились дать Нюше. Я ее предупредила, и она согласна!
— Это ничего, Лена, скажи, что мы передумали.
Потом она поскорей вернулась к Андрюше, сидевшему перед Лениной кухней на четвереньках. Письмо к Нелли она держала наготове.
— Андрюша, я должна тебе сказать тайну. (Дети уже перешли на «ты».) Только отнесись серьезно.
— Чья тайна?
— Наша общая с Леной. Но ты сперва прочти вот это мое письмо. Прочти его поскорей и скажи, что ты о нем думаешь. Письмо надо сегодня же опустить в почтовый ящик! Я буду сидеть, пока ты читаешь, за шкафом.
Маша дала письмо, помчалась к шкафу и спряталась за ним с бьющимся сердцем. Сперва она не решалась даже выглянуть — ведь Андрюша читал ее стихи. Но потом, когда ей показалось, что прошла целая вечность, она высунула голову из-за шкафа. Вот те на! Андрюша отложил письмо в сторону, сидит верхом на стуле и свистит, а на нее и не думает глядеть. У Маши упало сердце. Страшная тоска, такая, какой она в жизни своей не испытывала, защемила ей сердце. Покраснев, робко-робко подошла она сама к Андрюше и стала возле, не решаясь ничего спросить. Андрюша свистел.
— Ты прочитал? — спросила она наконец еле слышно.
— Возьми свое письмо. Ерунда зеленая, — ответил Андрюша, не поворачивая к ней лица.
Это было мщение, мщение за то, что она забыла Мерцу, предала свою волшебную страну из-за какого-то случайного голубоглазого мальчика. Пусть, пусть будет больно, так ей и надо!
Весь остаток вечера Маша гордо сидела одна; но лицо у нее было такое убитое, бледное, несчастное, что Лена, глядя на нее, еле удерживала слезы. А за ужином оказались рябчики и крем. Да еще кофейный крем, самый любимый. И ничего этого Маша не ела. Съежившись от боли, она давала себе святую клятву никогда ни для кого не забывать Мерцу и никому больше ничего о ней не рассказывать.