Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 2
Шрифт:
Совсем растерявшись, она спрятала лицо, прелестная, как никогда. Залюбовавшись ее полными изящной формы руками, тонкой, нежной кожей, Гэндзи почувствовал, что не в силах справиться с волнением, и решился все-таки приоткрыть девушке свои чувства. Неприятно пораженная, она дрожала всем телом, не зная, что сказать.
– Неужели я вам так неприятен? Уверяю вас, никто никогда не узнает
Право, редко встретишь столь заботливого родителя…
Стояла прекрасная тихая ночь, дождь кончился, и ветер шелестел листьями бамбука. На небо выплыла ясная луна. Прислужницы держались поодаль, стараясь не мешать их тихой беседе. Как ни часто виделся Гэндзи со своей воспитанницей, более удачного случая еще не представлялось… К тому же, решившись наконец открыть ей свое сердце, он был взволнован более обычного, а потому, ловко выскользнув из мягких одежд, лег рядом с ней. Девушка была в смятении. Что могут подумать? «Живи я в доме родного отца, ничего подобного не случилось бы. Пусть даже он вовсе не заботился бы обо мне».
Девушка старалась сдерживать слезы, но они так и текли по щекам. Видя, как она страдает, Гэндзи сказал:
– Очень жаль, что я не сумел завоевать вашего расположения! Но подумайте, как часто женщинам приходится покоряться мужчинам, которых они никогда и не видели прежде. Не странно ли, что вы отвергаете человека, столь хорошо вам знакомого? Успокойтесь, я не сделаю больше ничего, противного вашим желаниям. Увы, я надеялся, что вы поможете мне хоть немного забыться, ибо мучительная тоска по ушедшей до сих пор терзает мое сердце.
Так, немало нежных и трогательных слов было им сказано. В какой-то миг ему почудилось вдруг, будто вернулось прошлое, и он готов был заплакать от умиления. Прекрасно понимая, сколь безрассудно, сколь нелепо его поведение, Гэндзи постарался взять себя в руки. Он должен уйти затемно, пока никто из прислужниц не заподозрил неладного.
– Право, нелегко примириться с тем, что я внушаю вам такую неприязнь. Уверяю вас, никто из ваших поклонников не питает к вам столь нежных чувств. Моя любовь поистине беспредельна, и я никогда не позволю себе по отношению к вам ничего предосудительного. Единственное, чего я прошу, – позволить мне иногда беседовать с вами о разных пустяках, ибо это поможет мне развеять тоску по прошлому. Не лишайте меня хотя бы этого… – молил он, но девушка, почти теряя сознание, не испытывала ничего, кроме ужаса.
– Мог ли я ожидать, что настолько противен вам?.. Увы… – проговорил он, вздыхая, и: – Старайтесь же не выдавать себя! – добавив, вышел.
Надо сказать, что, хотя девушке было уже немало лет, она не имела почти никакого житейского опыта и до сих пор не задумывалась о том, что между мужчиной и женщиной возможна более полная близость. Поведение Гэндзи настолько поразило и огорчило ее, что она долго не могла прийти в себя, и прислужницы, не зная, чем объяснить ее состояние, забеспокоились:
– Уж не больна ли госпожа?
– Милости господина министра заслуживают величайшей признательности. Родной отец и тот не мог быть заботливее, – тихонько нашептывала девушке Хёбу, но та, удрученная столь неожиданно открывшимися ей намерениями Гэндзи, лишь молча сетовала на свою злосчастную судьбу.
Едва рассвело,
На простой матовой белой бумаге [21] изящнейшим почерком было написано:
«В мире нет женщины более жестокосердной, но могу ли я забыть… Что Ваши дамы?
Твоих нежных корнейЯ еще не успел коснуться,Молодая трава,Отчего ж ты печально поникла,Будто смял тебя кто-то?Оказывается, Вы совсем еще дитя…»
Отечески ласковый тон его послания возмутил девушку, но, отказавшись отвечать, она наверняка навлекла бы на себя подозрения окружающих, а потому, взяв лист толстой бумаги «митиноку», написала всего несколько строк:
21
На простой матовой белой бумаге… – утреннее любовное послание принято было писать на цветной бумаге
«Я получила Ваше письмо. Но я совсем больна и не могу ответить, прошу простить меня…»
«Такой суровости я не ожидал…» – улыбнулся министр, разглядывая письмо. Тем не менее надежда не оставляла его. Право, нельзя не попенять ему за легкомыслие!
Открыв девушке свои истинные чувства, министр не имел больше надобности намекать на сосну из Ота (214) и постоянно докучал ей своими признаниями. Нетрудно представить себе ее отчаяние. Мысли, одна другой тягостнее, теснились в ее голове, и в конце концов она даже занемогла.
«Никто ведь и не подозревает… – думала она. – И чужие и близкие мне люди считают господина Великого министра моим настоящим отцом. Ежели по миру распространятся дурные слухи, я сделаюсь предметом для беспрерывных насмешек и оскорблений. Я и теперь не знаю, захочет ли родной отец заботиться обо мне, если узнает вдруг о моем существовании, а уж когда до него дойдут эти слухи, надеяться будет и вовсе не на что».
Никогда еще чувства ее не были в таком смятении.
Говорят, что, прослышав о весьма благосклонном отношении к ним Великого министра, принц Хёбукё и Удайсё стали еще настойчивее. А Утюдзё из дома министра Двора, тот самый, что написал когда-то о «бурном потоке», узнав от Мируко, что госпоже не запрещено читать его письма, был будто бы вне себя от радости и, не подозревая о существующей меж ними связи, принялся с воодушевлением осыпать ее упреками и с утра до вечера бродил возле ее покоев.
Светлячки
Великий министр (Гэндзи), 36 лет
Девушка из Западного флигеля (Тамакадзура), 22 года, – дочь Югао и министра Двора, приемная дочь Гэндзи
Принц Хёбукё (Хотару) – сын имп. Кирицубо, младший брат Гэндзи