Повесть о генерале Данне, дочери Маары, Гриоте и снежном псе
Шрифт:
На пятачке подсохшей грязи у обочины дороги Данн присел на корточки, вытащил нож и процарапал кончиком круг, затем овал, наконец — тонкую кишку, сплющенный круг — Срединное море. Каждая лужа, каждая заводь, каждое озеро имело береговую линию, которая замыкалась в круг, разграничивая воду и сушу. Зачем он хотел найти то место, где заканчивается берег Срединного моря? Ведь для этого ему достаточно было бы развернуться на месте, встать лицом в другую сторону. Значит, побуждало его не это. Тогда что же? Желание самому увидеть ледяные уступы Йеррапа, вот что. Но достичь этой цели можно и другим способом, совсем не обязательно ради этого провести еще один кусок жизни в дороге, пробираясь через войны и сражения.
Данн соскользнул с края обрыва, как делал прошлым вечером, и приземлился на травянистой лужайке, поросшей кустарником. Все ветки кустов были повернуты в одном направлении — из-за ветров, дующих со стороны ледника. Данн подложил мешок
Проснулся он в полной темноте. Рядом с ним смутно белело что-то большое. Луна вышла из-за тучи, и Данн увидел, что это опять одно из крупных животных, покрытых белой шерстью. Оно лежало с открытыми глазами и смотрело на Данна. Он перестал судорожно сжимать нож. Это не враг. Луна скрылась. В темноте стал ощутим запах мокрой шерсти. Снова показалось ночное светило. Что это за зверь? Данн никогда не видел ничего похожего. Под обилием шерсти трудно разглядеть, что за тело у животного, но морда симпатичная: глаза широко расставлены, в области носа и пасти шерсть короткая, с редкими кустиками белой поросли. Природа создавала этот вид для существования в холоде, других мнений быть не могло. В пустыне или в местах, где погода жаркая, такой зверь не выживет. Откуда он пришел? Зачем лег рядом, да еще так близко?
Почему? По лицу Данна струилась влага. Тумана этой ночью не было. Слезы. Данн почти никогда не плакал, а теперь вот расплакался — от одиночества, от невыносимого одиночества, которое с особой силой ощутил только сейчас, благодаря присутствию этой приветливой твари, ее почти дружеской близости. Данн задремывал, но просыпался, будил себя, чтобы подольше чувствовать сладость совместной ночевки в обществе доверчивого зверя. На рассвете он открыл глаза: зверь был рядом, он лежал, устроив голову на широких мохнатых лапах, и смотрел на Данна умными зелеными глазами. Как у Гриота. Это не дикое животное, оно привычно к людям. И оно не голодно, поскольку не выказывает никакого интереса к припасам Данна.
Он медленно протянул руку к лапам животного, на которых лежала белая морда. Зверь закрыл глаза, признавая его, и снова Данн заплакал как дитя и подумал: «Все в порядке, никто моих слез не увидит». Они тихо лежали рядышком, пока утро набирало силу, а потом уши животного встали торчком, оно прислушалось. Наверху, где шла дорога, послышались голоса. Животное тотчас подскочило и спустилось по щебенке ниже по склону, где трясся на ветру высохший куст. Там зверь спрятался.
Данн смотрел, как он уходит, его ночной друг уходит. Затем юноша подтянулся наверх, к краю обрыва, чтобы увидеть людей, шедших по дороге, чтобы увидеть то, что его ожидает.
Его голова едва торчала над поверхностью. Он смотрел, как мимо бредет группа людей, слишком измученных, чтобы заметить его. Данн подождал. Кажется, больше пока никто не идет. Он вылез из-под обрыва и увидел, что впереди будет подъем. Дорога взбиралась на низкий сухой холм, на котором росли деревья. Надо будет наполнить флягу водой, раз болота заканчиваются. Он сошел с дороги на подсыхающую перемычку между двумя промоинами и встал там, лицом к солнцу, греясь в его лучах. Пока Данн спал рядом с белым зверем, ему приснился сон. Удивительно яркий сон. Маара. Конечно, ему приснилась Маара, из-за теплого дружеского чувства, вызванного звериной компанией. До чего же это все-таки странно.
Данн посмотрел в окно прозрачной воды; на поверхности плавало лишь несколько сухих стеблей. В воде виднелись не очень глубоко три фигуры — что за фигуры? Какие-то массы беловатой субстанции. Две большие и одна поменьше… и от маленького шара исходили пузырьки воздуха. Ага, да это нос, вытянутый нос… значит, это животные, такие же, как его ночной гость. Они утонули. Но погодите-ка, пузыри означают жизнь — меньшее из трех животных еще живо. Данн опустился на колени на самом краю промоины, с риском, что топкий берег провалится под ним, и, ухватившись за шкуру животного, подтянул его к себе и вытащил на воздух резким рывком, так что чуть сам не свалился в воду. Он держал отяжелевшее от воды неподвижное тело за задние лапы и смотрел, как с морды зверька стекают потоки воды. Вода текла отовсюду. Не может быть, чтобы звереныш был жив. Он абсолютно не сопротивлялся, в нем не было ни единого признака жизни. А вода всё текла и текла из его пасти, через мелкие белые зубы. Под слипшейся шерстью виднелись полузакрытые глаза. Это было совсем молодое животное, должно быть детеныш тех двух больших белых зверей, очертания которых Данн видел под водой. Может, и они тоже выжили? Но что мог поделать Данн, ведь его руки были заняты щенком. А тот вдруг чихнул, издав фонтан брызг. Данн обхватил рукой тяжелое напрягшееся мокрое туловище и держал его головой вниз, чтобы вытекла вода. Было очень холодно, утренний воздух такой стылый, а звереныш висел мокрым холодным грузом. Данн холода не ощущал, потому что привык находиться на воздухе в любую погоду, но он понимал, что зверь умрет, если его не согреть. Он уложил щенка на примятый тростник между промоинами и вытащил из мешка сменную одежду, которую всегда носил с собой. Промокнув ею комки шерсти и видневшуюся между ними посиневшую кожу зверя, он завернул его как мог. Здесь требовались одеяла, толстые теплые одеяла, которых у него не было. Интересно, почему зверек не дрожит? Данн не мог понять, дышит он хотя бы или нет. Он распахнул свою стеганую куртку, достаточно теплую для него самого, прижал зверя к животу так, чтобы его голова оказалась у него на плече, и застегнул куртку на все пуговицы. Лапы животного висели на уровне колен Данна. Тяжелый холодный груз заставил юношу содрогнуться. И что теперь делать? Это еще маленький зверек, ему нужно молоко. Данн стоял, удерживая щенка, чтобы тот не выскользнул из-под куртки, и смотрел на две призрачно-белые фигуры в ледяной воде. Они пролежат так еще не один день, прежде чем начнут гнить. Если только их не съест кто-нибудь.
Болотные птицы, например? А еще на болоте обитало множество мелких животных. Данн не мог позволить себе беспокоиться об утонувших родителях щенка. Даже если в них еще теплится жизнь, он все равно не в силах их спасти. Честно говоря, Данн сомневался, что выживет хотя бы этот малыш. Он осторожно шагал по травянистым кочкам к тропе, боясь потерять равновесие из-за живого груза под курткой, и прикидывал: не вернуться ли в Центр? Ему пришлось бы тогда два дня шагать обратно на запад. Быстро шагать. А если бегом? Нет, бежать он не может, с таким-то грузом. Впереди лежала дорога, она по-прежнему вела вдоль обрыва, но как же он забыл — ведь впереди подъем и деревья, а там, где растут деревья, обязательно будут люди. Несмотря на тяжелую ношу, Данн попробовал бежать, но быстро замедлил шаги. Сквозь одежду, почувствовал он, стало пробиваться слабое, но непрерывное постукивание. В то же время зверь начал сосать плечо Данна. Он хотел жить, а что Данн мог дать малышу? Он снова заплакал. Да что же с ним такое? Плакать из-за такого пустяка. Это всего лишь животное, которому не повезло, а он видел столько смертей за свою жизнь — и ничего, наблюдал за ними без единой слезинки. Но этого Данну было не вынести — того, как сильно хотело жить это юное существо и как беспомощно оно было. От тяжести у него сводило судорогой ноги, но, несмотря на это, Данн снова перешел на бег, вернее — подобие бега. И как раз когда впереди показались темный край леса и тропинка, уводящая под сень деревьев, и когда он подумал с облегчением: «Люди», — животное перестало сосать и заскулило. Данн бежал по дорожке, бежал отчаянно, будто спасая собственную жизнь. Ему пришлось подхватить зверька на руки, чтобы того не растрясло от торопливых и неровных шагов. Наконец показался дом — скорее, хижина, с крышей и стенами из тростника.
В дверях хижины показалась женщина, и в руке она держала нож.
— Нет, мы не причиним вам зла! — крикнул Данн. — Помогите, нам нужна помощь.
Он говорил на махонди, но какой смысл вообще что-то говорить? Женщина не сдвинулась с места, когда Данн подбежал к ней, запыхавшийся, плачущий. Он распахнул куртку и показал ей промокший сверток. Она отошла от двери, положила нож на земляную приступку у внутренней стены и взяла у Данна животное. Зверек оказался слишком тяжелым для женщины, и она едва доковыляла до лежанки, покрытой одеялами и шкурами. Ничего не сказав Данну, она ловко размотала мокрую одежду и бросила ее на земляной пол. Потом завернула животное в сухие одеяла.
Данн наблюдал за ней. Незнакомка действовала стремительно, как и он, понимая, насколько близко животное к гибели. Он оглядел внутреннее убранство хижины. Это было довольно примитивное жилище, хотя опытный глаз Данна отметил, что все необходимое здесь имеется: кувшин с водой, хлеб, большая тростниковая свеча, стол из тростника, стулья.
Потом женщина заговорила, на языке торов:
— Оставайся с ним. Я принесу молока. — Она и выглядела как тор: невысокая, коренастая, энергичная женщина с густыми черными волосами.
Данн ответил, тоже на языке торов:
— Хорошо.
Совершенно не удивившись, что незнакомец говорит на ее языке, женщина вышла. Данн приложил ладонь к груди животного. Сердце его едва заметно билось: «Хочу жить, хочу жить». Зверек уже не был таким холодным.
Женщина вернулась с чашкой молока и ложкой в руках. Она сказала:
— Подними ему голову.
Данн сделал, как она велела. Женщина влила несколько капель молока в пасть между острыми мелкими зубами и стала ждать. Животное не глотало. Тогда она влила еще пол-ложки. Щенок захлебнулся. Но потом сразу начал отчаянно сосать, шевеля влажной грязной мордочкой. Так они и сидели вдвоем по обе стороны от животного, которое могло выжить, а могло и погибнуть, и вливали ему в пасть молоко, надеясь, что оно придаст зверьку достаточно жизненных сил. Но почему все-таки щенок не дрожит? Женщина сняла одеяло, тоже намокшее, и сменила его на сухое. Животное стало кашлять и чихать.