Повесть о граффах

Клубук Даша

– Вот шуму-то устроили по поводу Дня Ола, – продолжал болтать Фиц, когда они вышли наружу. – Поговаривают, что иллюзионисты на расходы не поскупились и подготовили нечто особенное. Хочешь знать мое мнение? У иллюзионистов этих губа-то не дура. Если бы мне платили столько же, сколько платят им, я бы тоже старался. А ты, Ид, как, предвкушаешь их шоу?

– Я предвкушаю отдых, Фиц, – сказал Харш чистейшую правду. – А до королевских иллюзионистов и их фокусов мне дела нет.

На изумрудные рукава шинели капнула вода. Подняв голову, Харш увидел, как над Граффеорией бродят серые тучи. Он поднял воротник, кивнул Фицу в сторону проспекта, и граффы устремились

к стоявшему на остановке трамваю.

Глава 4. Коллекционер и другие сложности

После полудня столицу Граффеории настиг дождь. «Чешуйки дракона» приняли на себя весь удар – с характерным звуком учащенной дроби по крышам хлестало не переставая. До полудня Ирвелин Баулин успела прогуляться по королевской площади, пройтись по мостовым и улице Сытых голубей – улице ресторанов, где круглые сутки блуждали ароматы пирогов и жареной рыбы, – и забежать на почту. Не прошло и суток, как Ирвелин переехала в Граффеорию, а ее мама, Агата Баулин, уже выслала дочери первое письмо.

О преимуществах ипостаси отражателя исписано много страниц. Одно из этих преимуществ пришлось Ирвелин как раз кстати, когда ровно в полдень, забрав письмо, она вышла из здания почты под проливной дождь. Встав на крыльце в окружении других граффов, Ирвелин прикрыла глаза и хорошенько сконцентрировалась. Вскоре она ощутила, как прямо над ее головой возник щит. Невидимый, как стекло, и прочный, как железо, щит был своеобразным зонтом, который мог противостоять и дождю и ветру. Вступив на влажную брусчатку, Ирвелин побежала на Робеспьеровскую под завидующие взгляды граффов с другими ипостасями. В парадную дома она вступила пусть и сухой, но изрядно озябшей: от холода отражательные щиты не защищали – пункт номер два в перечне их недостатков.

В гостиной Ирвелин с нетерпением принялась за письмо. Вскрывая коричневый конверт, она уже начала умиляться маминой чувствительности, однако прочитав записку, которая оказалась до безобразия короткой, Ирвелин лишь нахмурила от обиды брови и кинула письмо под стол.

«Моя милая Ирвелин! Не забудь связаться с господином Дугли Дуглиффом. С любовью, твоя мама»

Дугли Дуглифф, столь любезно упомянутый в письме, был заведующим в театре комедии и хорошим знакомым Агаты Баулин. По мнению госпожи Баулин, звонок этому граффу откроет для Ирвелин небывалые перспективы – карьеру младшего пианиста в оркестровой яме театра. В планах Ирвелин действительно маячил пункт, посвященный поиску работы. Ее накопления пока надежно позвякивали в рюкзаке, но, по мрачным законам этой вселенной, над которыми даже Граффеория не властна, наступит день, когда ее накопления закончатся. Если Ирвелин не хочет сидеть на пронизанных ветром бульварах и просить милостыню (а она не хочет), то в ближайшие недели ей нужно будет куда-нибудь устроиться. Только вот перспектива быть пианистом в оркестровой яме была сравнима для Ирвелин с настоящей ямой. Она не командный игрок, в ансамблях Ирвелин играла из рук вон плохо. Она – творец-одиночка, не считающий нужным согласовывать свой ритм с кем-либо еще. Поэтому звонок Дугли Дуглиффу откладывался на неопределенный срок, а любезное письмо госпожи Баулин, которая прекрасно знала о нелюбви дочери к игре в оркестрах, отправилось в мусорку.

Вечером того же дня Ирвелин устроилась в горчичном кресле со сборником прелюдий в руках. За окном лил дождь и пускал по стеклам причудливые ручейки. Гостиная была наполнена теплым светом абажура на восточный манер. Никто и ничто не могло отвлечь Ирвелин от прелестей ее уединения. Никто

и ничто…

В дверь постучали. Не успела Ирвелин сообразить, что стучат в ее квартиру, как следом за одиноким стуком последовали торопливые постукивания. «Не буду открывать, – решила она. – Пусть думают, что здесь никого нет. Как невежливо вот так ломиться посреди вечера!»

Стук не прекращался. Ирвелин поглубже просела в кресло и упрямо избегала взглядом прихожую. Стук участился. Еще немного, и эти невежи выбьют ей дверь!

Будто бы услышав ее мысли, незнакомец перестал ломиться. Ирвелин встряхнула ноты и выдохнула. Усевшись поудобнее, она возобновила просмотр…

Визг звонка, последующего за тишиной, чуть не оглушил ее. Возмущенная столь бестактным поведением, Ирвелин отложила сборники и обогнула гостиную. Она резко распахнула дверь и открыла было рот, но слова возмущения застыли в ее горле, когда перед собой она увидела невысокую блондинку с букетом оранжевых цветов наперевес.

– Наконец-то! Я уже подумала, что вы спите.

– Вы кто? – грубо спросила Ирвелин.

Ей показалось, что огромная копна белокурых кудряшек полностью перегородила парадную. В щелке, которую оставляли непослушные волосы незнакомки, Ирвелин разглядела блестящие светлые глаза; далеко посаженные друг от друга, в компании с бесцветными бровями глаза придавали Мирамис Шаас поразительное сходство с инопланетянкой.

– Меня зовут Мира. Я – ваша соседка с первого этажа. Привет!

Ее речь была торопливой и скомканной, словно произнесенные слова были настолько очевидными, что особого внимания и не требовали.

– Чем могу вам помочь?

– Я пришла поздравить вас, Ирвелин, с переездом в наш дом, – затараторила Мира. – И вручить цветы. Вот, это ранункулюсы. – Она всунула в руки Ирвелин букет. – Мне Август рассказал о вас. Он говорит, что вы орешек крепкий. У нас сегодня светский четверг, на этот раз у Филиппа. Приглашаем вас присоединиться. У Филиппа, разумеется, и крошки хлеба не отыщешь, зато вода и чай в изобилии. Ох, и да, как раз сегодня он завершил работу над одной крупной иллюзией. – Кудряшки блондинки прыгали в такт с ее безудержной речью. – Филипп по ипостаси иллюзионист, но вам это вроде бы известно? Он говорил, вы знакомы. Знакомы ведь, да? Ну вот. Вы пойдете в этом халате?

Этой девушки было слишком много для такого тесного помещения, как парадная дома 15/2. Слишком много.

– Я никуда не пойду, – сказала Ирвелин, что в сравнении с Мирой прозвучало как ход загруженного паровоза.

Ответ последовал стремительно:

– Почему же?

– В такой поздний час я предпочитаю находиться дома.

– Ах какая чепуха! – Мира махнула рукой. – Когда же еще проживать эту жизнь, как не в поздний час?

Ирвелин решила оставить спорный вопрос Миры без ответа, подозревая, что мнения на этот счет у девушек были разные.

– Спасибо за цветы. И хорошего вечера. – После этих слов Ирвелин потянула на себя дверь, но Мира самым непозволительным образом помешала ей, подставив внизу ногу, одетую в ярко-голубую туфлю.

– Ирвелин, вы даже представить себе не можете, насколько иллюзия Филиппа прекрасна! Вы любите иллюзии?

«Здесь, на Робеспьеровской, все такие настырные?» – негодовала про себя Ирвелин, тщетно пытаясь закрыть дверь. Мира делала вид, что не замечала ее попыток.

– Август сказал, что вы отражатель. Как интересно! А я – штурвал. Всю жизнь я мечтала стать иллюзионистом, но увы… В последнее время на моем пути встречается столько штурвалов, кошмар! Совсем не чувствую себя особенной.