Повесть о любви, подвигах и преступлениях старшины Нефедова
Шрифт:
А мама нет! Мама этого не понимает. Вечером придет с работы, сядет на стул, руки на коленях сложит и сидит такая прямая-прямая и будто даже не моргает и вокруг ничего не видит. Потом спохватится и засуетится по комнате даже совсем не по делу или скажет что-нибудь такое, что вообще низачем. Например, почему он, Колька, с мальчишками не играет, а все с солдатами да с солдатами таскается и дяде Саше уже, наверное, надоел… Ну ниче не понимает! Будто не знает, что в ближних домах мальчишек-сверстников совсем нет, одни девчонки. А что до мальчишек, так любой из них не отказался бы у солдат потолкаться…
Как-то в середине дня сидел Колька на горе над гарнизоном и смотрел, как солдаты на турнике крутятся.
— Старшину высматриваешь? Скажу, фартовый ты парень.
— Какой?
— Удачливый. Наш старшина — мужик что надо. Если твоя мамка дурой не будет, детство тебе обеспечено.
— Мамка не дура, — обиделся Колька.
— Еще бы! Старшина, как есть, созрел для хомута. Жаль, моя маманя старая, а то я б ее выписал на перехват. Папанька-то мой еще на финской пропал, она без него совсем загнулась в колхозе. Потому ты фартовый, а я вот нет. Понимаешь, поздно родился. На меня войны не хватило, и теперь вся жизнь наперекосяк. Одна дорога — на сверхсрочку да в полковую школу. Глядишь, к другой войне взводным, а то и ротным…
— К какой другой?.. — похолодел нутром Колька.
— Не дрейфь, малый, теперь все войны будут быстрые. Америкашек последних поколотим — и тогда мировым гуртом к коммунизму… Ать-два, и там…
— А на эту другую… дядя Саша тоже?..
— А как же! Глядишь, и до генерала дослужится. А в мирное время старшине в генералы ходу нет.
Если война быстрая и если генерал — это, конечно, здорово… Ну а вдруг по нечаянности да убьют! Нет, уж лучше пусть как есть — старшина. Пусть даже лучше в гражданские уйдет и будет как все мужики, но чтоб живой… К тому же Колька вспомнил, что старшина не раз обзывал Коклова баламутом. Теперь искоса смотрел на него, развалившегося на траве и травинку жующего, смотрел и не любил его, баламутного. Заронил он в Колькино сердце тревогу, как будто крохотного змееныша за пазуху сунул. А тут еще мама вечером уперлась — ну ни в какую: не пойдешь, и все, на дяди-Сашину лекцию о международном положении, потому что дошколятам не положено! Хотел ей про кокловское баламутство рассказать, да уж больно радостно собиралась она в клуб, не решился настроение испортить. Приказал себе ни за что не заснуть, дождаться маминого возвращения и расспросить…
Но и два часа прошло, и три, как веки пальцами ни подпирал, падали. Совсем засыпая, еще вспомнил слова из песни, что мама петь любила: «Позабыл знакомый путь ухажер-забава. Надо влево повернуть — повернул направо». Так и представил себе, что, как обычно после кино провожая маму, дядя Саша, вместо того чтобы свернуть к железнодорожным путям, к Байкалу, свернул в падь. И теперь «шли они рука в руке» по пади в самый лес, и кто знает, когда мамка спохватится и скажет: «Ой, куды ж это мы забрели? Никак, за кудыкину гору! А как же там мой Колька один, ведь не спит, ведь дожидается!»
— И дождусь! — сказал Колька, рыбой заплывая в сон.
7
Никто-никто не знал тогда еще, что это последняя лекция Александра Демьяныча, когда он при погонах. Правда, ходили уже слухи, будто должны скоро всю воинскую часть, что охраняла тунели, перевести куда-то под Читу. Мы, мальчишки, считали, что это, должно быть, козни японского шпиона капитана Свирского: никак, поближе к своим япошкам намылился. Слухи были, но веры в них не было: зачем в худое верить? Верить надо в добро. И как раз вот эту самую веру в добро старшина Нефедов и вселил-втолковал жителям нашего поселка на лекции, что состоялась через несколько дней после больших стрельб.
А начал он так:
— Товарищи, все знают поговорку: гром не грянет,
И дальше старшина, загибая пальцы на руке — раз, два, три, — нарисовал картину неизбежности всеобщей революции в скором времени во всех тех странах, которые отсиделись, когда мы устраивали советскую власть. В Америке вот-вот ухнет всеобщий кризис — это когда ни работы, ни жратвы. Неграм опять никакой жизни. А Трумен ихний избрехался вконец, ему уже никто не верит. Империалисты разных стран грызутся промеж собой, как собаки. Во Франции вообще фашистский заговор какого-то де Голля, но рабочие и французские коммунисты на стреме, готовят всеобщую забастовку — не пройдет! В Италии забастовка батраков по всей стране. У нас только посевная прошла, а там уже уборочная, и если батраки бастуют, спрашивается, что они зимой жрать будут?
Сыпал и сыпал фактами старшина Нефедов — вроде бы и ничего нового, по радио да в газетах, кто читает, все оно есть, да только вразброс. А старшина в кучу сыпал, куча росла и впечатляла. Разговор про тамошние дела старшина закончил так:
— Вот что, товарищи, поимейте в виду. Если при капитализме кризис, то это, значит, обязательно безработица. А как это вообще может быть — безработица? Представьте, вы утром встали, глаза протерли, а дел будто никаких. Такого даже в доме не может быть, не только что в государстве. Вон же ее сколько вокруг — работы! Делать не переделать! И в том, значит, главная неправильность капитализма. Это как если бы кому-то башку свернули, и он пятками вперед ходит. Короче, пора капитализму его дурацкую башку сворачивать. Но мы за их рабочих ихнюю работу делать не будем. У нас своих дел хватает. И теперь я расскажу о наших делах…
Как говорилось, аж дых захватывало от картинки, что рисовал старшина Нефедов: полугодовой план промышленности — перевыполнен; ремонт комбайнов — завершен; заготовка кормов — с запасом; паровозники стали пятисотниками — пятьсот километров суточного пробега; реки, которые без пользы текли, становятся судоходными — Вятка и другие; вся страна готовится к славному юбилею товарища Сталина — трудящиеся разных стран уже шлют разные подарки вождю трудового народа всего земного шара.
А под завязку у старшины обязательно приготовлено что-нибудь этакое тутошнее:
— Ну, вы, товарищи, знаете, что в наших местах рыбалка не ахти, потому что глубины по двести метров, а напротив шестнадцатой тунели вообще в полкилометра ямина. Зато на севере Байкала — там вовсю. И вот, товарищи, как я вам по весне сообщал, рыбаки байкальского рыбтреста взяли обязательство выполнить годовой план к пятнадцатому мая. До-кла-ды-ваю: рыболовецкий колхоз «Красный пахарь» выполнил план к пятнадцатому мая на сто шестьдесят семь процентов. В счет будущего года начали лов рыбы колхозы имени Ленина и имени Пушкина. Завершают годовые планы колхозы имени Жданова, имени Кагановича и другие. К тридцать первой годовщине Великого Октября байкальские рыбаки решили дать сверх плана четыре тысячи пятьсот центнеров рыбы. Тут мы с вами вместе и посчитаем: четыреста пятьдесят тонн… если по двадцать тонн чистого веса на обычный двухосный ледник, то что? Состав! Паровоз подцепляй и тащи!