Повесть о маленьком человеке
Шрифт:
Смок поднял ногу.
— Подошва гладкая, как каток! — воскликнул Карсон. — Вы, верно, здорово побродили. Подождите минутку, я выдеру для вас несколько штук моих шипов.
Но Смок воспротивился.
— Сойдет и так, — сказал он, — у подножия ледника у меня припрятано около сорока футов веревки. Мы с приятелем уже однажды пользовались ею при переходе через ледяной мост. Переход нетрудный.
Но подъем был мучительно тяжел. Солнце ослепительно сверкало на поверхности льда, и путники карабкались вверх, обливаясь потом, задыхаясь и выбиваясь из сил. Попадались места, изрезанные вдоль и поперек бесчисленными расщелинами, и после часа мучительного
— Приложимся-ка к этому вяленому мясу, — сказал он. — Я все время был на голодном пайке, у меня дрожат колени. Самое худшее уже позади, мы можем отдохнуть. Через триста ярдов мы доберемся до скал — путь довольно легкий, если не считать двух подлых небольших расщелин и одной большой, по которой мы спустимся. Там есть скверненький ледяной мост; но мы с Малышом все-таки справились с ним.
Уничтожая вяленое мясо, спутники ближе знакомились друг с другом; Энди Карсон разоткровенничался, и Смок узнал историю всей его жизни.
— Я знал, что найду озеро Неожиданностей, — говорил Карсон с набитым ртом. — Я должен был найти его. Я проворонил Французскую Гору, и Большой Скукум, и Монте-Кристо, так что мне оставалось — либо озеро Неожиданностей, либо полный прогар. Поэтому я здесь. Моя жена знала, что я доберусь. Она — молодец, огонь, завоевательница с головы до ног, единственная для меня женщина; чистая голубая кровь и никаких примесей. Никогда не вешает носа, хватка у нее мертвая и все такое. Взгляните-ка.
Он открыл часы: на внутренней их крышке была наклеена маленькая фотография белокурой женщины. По обе стороны улыбались два детских личика.
— Мальчики? — спросил Смок.
— Мальчик и девочка, — гордо ответил Карсон. — Мальчишка старше на полтора года. — Он вздохнул. — Они могли бы быть постарше, да нам пришлось ждать. Жена, видите ли, была больна. Легкие. Но она ни за что не хотела сдаваться болезни. Разве мы имеем понятие об этих штуках? Когда мы поженились, я работал конторщиком на Чикагской железной дороге. Вся ее родня была больна чахоткой. В те времена врачи знали не бог весть как много. Говорили, что это наследственное. Передавалось, дескать, из поколения в поколение. А люди просто заражались друг от друга, сами того не зная. Думали, что родились с этим. Судьба. Первые два года мы жили вместе с ее родными. Я не боялся. В моей семье отроду не бывало чахотки. Вот я и схватил ее. Тогда я призадумался. Стало быть, это заразно. Я схватил ее оттого, что дышал одним с ними воздухом.
Поговорил я с женой, турнул домашнего врача и пошел к опытному специалисту. Он сказал мне то, до чего я и сам додумался, и прибавил, что самое подходящее для нас место — это Аризона. Мы снялись и покатили — ни денег, ничего. Нанялся я в пастухи — овец пасти, а ее оставил в городе — в «легочном городе». Битком набит был легочными.
День и ночь находясь на чистом свежем воздухе, я стал уже поправляться. Иногда я проводил в степи целые месяцы. И каждый раз, когда возвращался в город, находил ее все в худшем состоянии. Никак не могла она выкрутиться. Но мы уже кое-чему научились. Я вытащил ее из этого города, и она отправилась пасти овец вместе со мной. Четыре года подряд, летом и зимой, в холод и жару, в дождь, снег, мороз и прочее такое — мы ни разу не спали под крышей и все время кочевали с места на место. Вы бы посмотрели на нас тогда — коричневые, как жареные кофейные зерна, тощие, как индейцы, заскорузлые, как недубленая кожа. Потом мы решили, что выздоровели, и махнули в Сан-Франциско. Оказывается, поторопились. На второй месяц мы опять харкали кровью. Полетели назад в Аризону, к овцам. Еще два года такой жизни. Полное излечение. А семья ее вся вымерла. Не хотела слушаться нас.
Тогда мы окончательно распрощались с городской жизнью. Болтались по тихоокеанскому побережью. Приглянулся нам Южный Орегон. Поселились в долине реки Рог, развели яблочный сад. Там на яблоках можно здорово разбогатеть, только никто пока об этом не знает. Добыл я себе там кусок земли — в рассрочку, конечно, — по сорок долларов за акр. Через десять лет каждый акр будет стоить пятьсот.
Оказывается, мы опять поторопились. Нужны деньги, а у нас, знаете ли, ни цента, чтобы начать. А тут надо строить дом и амбар, покупать лошадей, плуги и все такое. Жена нанялась на два года учительствовать в школе. Потом родился мальчик. Вы бы посмотрели на яблони, которые мы посадили, — сто акров засадили ими, теперь это уже крупные деревья. Но дохода мало; все шло на уплату по закладной. Вот я и попал сюда. Жена тоже отправилась бы, если бы не ребята и деревья. Она работает там, а я тут, первоклассный миллионер в будущем!..
Карсон посмотрел блаженным взглядом на зеленую полоску воды за искрящимся на солнце льдом у далекого берега озера, в последний раз взглянул на фотографию и пробормотал:
— Она — замечательная маленькая женщина. Удивительно цепкая! Ни за что не хотела умирать, хоть от нее остались кожа да кости, когда она отправилась пасти овец. О, она и сейчас худенькая! Никогда не будет жирной. Но это чудеснейшая худоба, какую мне когда-либо приходилось видеть, и когда я вернусь и деревья начнут приносить плоды, а ребята станут ходить в школу, мы с ней отправимся в Париж. Я-то не бог весть какого мнения об этом городе, но она мечтает о нем всю жизнь.
— Ну и чудесно! Вот вам и золото на расходы, — уверенно сказал Смок. — Надо только достать его со дна озера.
Карсон кивнул головой. Глаза его сияли.
— Я вам говорю, эта наша ферма — прелестнейший уголок на всем тихоокеанском побережье. И климат божественный. Уж там наши легкие никогда больше не заболят. Бывшим легочным надо, знаете, беречься. И если вы вздумаете осесть на земле, то, прежде чем решить что-либо, загляните в нашу долину. А рыбная ловля! Скажите-ка, приходилось вам ловить обыкновенной удочкой тридцатипятифунтового лосося?
— Я легче вас на сорок фунтов, — сказал Карсон. — Пустите меня вперед.
Они стояли на краю огромной старой расщелины футов в сто шириной, с покатыми (а не острыми, как это обыкновенно бывает) краями, отполированными временем. Через расщелину вел мост, образовавшийся из огромной глыбы затвердевшего снега, наполовину превратившегося в лед. Нижний край этого моста не был им виден; не видели они и дна пропасти. Мост постепенно крошился, подтаивал и ежесекундно грозил обвалиться. Судя по свежим следам, некоторые части его уже сорвались вниз перед самым их приходом, да и теперь, в то время как они молча созерцали его, глыба весом в полтонны сорвалась и полетела в пропасть.
— Н-да, вид неутешительный, — заметил Карсон, многозначительно качая головой. — Если бы я не был миллионером, он бы меня так не пугал.
— И все же мы должны рискнуть, — сказал Смок. — Мы уже почти перебрались. Мы не можем вернуться и не можем ночевать на льду; а другого пути нет. Мы с Малышом исследовали всю местность на милю кругом. Правда, мост был в лучшем состоянии, когда мы проходили по нему.
— Ну ладно! Двинемся по одному. Я первым. — Карсон взял у Смока конец свернутой веревки. — Вы будете постепенно разматывать ее. Кирку я возьму с собой. Дайте вашу руку, — мне легче будет соскользнуть вниз.