Повесть о семье Дырочкиных (Мотя из семьи Дырочкиных)
Шрифт:
— Но ты даже не спросил: здоровы ли мы?
— Конечно, здоровы, — удивился Борис Борисыч. — Чего вам болеть?
— Но, к сожалению, я заболела.
— Чем? — встревожился Борис Борисыч.
— Именно тем, от чего я приехала лечить тебя.
— И у тебя есть температура? — испугался Борис Борисыч.
— Да. И температура.
— И у тебя есть кашель?
— Да, — закашлялась Ольга Алексеевна.
— И у тебя озноб?
— Да, — грустно подтвердила Ольга Алексеевна и стала греть руки.
— Что же нам делать? — совсем расстроился Борис Борисыч. Ты же сможешь заразить весь наш дом.
Ольга Алексеевна опустила голову, и мне показалось, что она вот-вот заплачет.
— Не переживай, — успокоил ее Борис Борисыч. — Я знаю, что делать. До полдника ты полежишь в моей комнате, а мы с Саней и Мотей погуляем и не заразимся. Потом я куплю тебе обратный билет и посажу на поезд.
И тут Ольга Алексеевна поглядела на него так, что мне стало страшно. Не знаю, что она хотела сказать Борису Борисовичу, но его спасли какие-то люди, которые по одному выскакивали на платформу. Они удивлялись, какая в Дом Творчества приехала замечательная собака. А один даже встал на четвереньки и лизнул меня в нос. Я испугалась, рванула в сторону, но тут вспомнила, что я не одна, что у меня на поводке Ольга Алексеевна.
Теперь давайте попробуем разобраться, что такое Дом творчества писателей?
Что такое — дом знает каждый, но что такое творчество понимают далеко не все.
Я, кажется, в этом разобралась.
Творчество — это когда разные писатели, живущие в доме, говорят о себе.
Привожу беседу, которую вели Борис Борисыч и Валерий Карамзин.
Борис Борисыч: Ты очень талантливый писатель, Валерий.
Карамзин: А ты, Борис, талантливый еще больше.
Борис Борисыч: Нет, это ты так талантлив, что дальше уже некуда. Дальше начинается Хуменгуэй.
Карамзин: Это ты так талантлив, что дальше некуда, потому что дальше начинается Толстоевский.
Борис Борисыч: Да, мы, пожалуй, так талантливы оба, что дальше некуда.
Потом мы бродили между елками и Борис Борисыч мысленно писал пьесу. В это время он, казалось, не замечал ни меня, ни Саню.
— Папа, — напомнил Саня о себе. — Не пойти ли нам домой? Я замерзаю.
— Нет, — сказал Борис Борисыч, — На улице тепло, не больше десяти градусов мороза, и я не могу понять, как мальчик может мерзнуть в такую погоду. Гуляй, гуляй, Саня.
И мы снова двинулись между елок, пока нас не догнал толстоватый, коротковатый и носатый писатель Зетов.
— А, Борис! — воскликнул Зетов. — У тебя такой вид, будто ты заканчиваешь пьесу.
— Да, — кивнул Борис Борисыч. — Именно это я сейчас и делаю. Я только что придумал последнюю фразу: «Оберштурмфюрер, я вам не доверяю».
— Прекрасная фраза! — согласился Зетов. — Это будет удивительный детектив.
— Да, — подтвердил Борис Борисыч. — Психологический.
— А у меня, — сознался Зетов, — будет психологический роман. Я тоже его кончаю и уже знаю последнюю фразу.
— Какая же? — спросил осторожно Борис Борисыч.
Зетов подумал:
— «Маша, — торжественно процитировал он, — Идите, работайте дальше. Я вам всегда доверял и теперь доверяю!»
— Великая фраза! — восхитился Борис Борисыч. — Прозрачная, как
— Возможно, — согласился Зетов.
— Папа! — перебил их двоих Саня. — Я хочу к маме. Я так замерз, что у меня не гнутся пальцы.
— Глупости! — возмутился Борис Борисыч. — Сейчас, я уверен, нет даже пяти градусов мороза.
— Да, да, — подтвердил Зетов. — Пяти нет, но есть, кажется, пятнадцать.
— Вот видишь, — упрекнул Саню Борис Борисыч и опять повернулся к Зетову. — Я внимательно слежу за каждой твоей новой вещью.
— А я за твоей, потому что ты талантлив в отличии от нашего знакомого Карамзина.
— Ну он-то, конечно, не такой талантливый, — согласился Борис Борисыч. — Я с ним дружу из жалости. Согласитесь: неталантливый человек всегда вызывает только жалость.
Я поглядела на Саню. Он был бледен, а нос и уши, наоборот, алели. Тогда я подумала: может ему и действительно худо, надо бы пойти погреться.
— А потом, — продолжал Борис Борисыч, — я боюсь, что если я перестану давать ему свои замечательные советы, то он разу станет такой неталантливый, что дальше будет некуда. Ты не представляешь даже, что весь Карамзин держится на моих советах. Я прекрасный советчик, — скромно закончил он.
— Папа! — напомнил о себе Санечка. — Можно мы уйдем? У меня, кажется, болит горло…
— Вот именно, кажется! — улыбнулся он. — Всем нам что-то кажется. Мне кажется, что горло у тебя не болит, а тебе кажется обратное. И кто из нас прав, может проверить только история.
— История — объективная наука, — согласился Зетов. — И кто бы над ней не издевался, будет наказан.
— Ты понял? — намекнул Борис Борисыч.
Но Саня ничего не хотел понимать: ему было худо.
И тогда я решила, что пора вмешаться мне. И я стала лаять. Я так скулила и выла, что сама удивлялась, откуда у меня такие поразительные музыкальные способности.
А Борис Борисыч и Зетов уже заткнули уши и что-то кричали друг другу. Тогда я стала брехать, потом тявкать. Нет, думала я, они все же нас отпустят, я их заставлю.
— Мотя, молчать! — закричал Борис Борисыч. — Что с тобой стало. Я не узнаю свою собаку.
— Да она же у вас сумасшедшая! — крикнул Зетов. — Отправьте ее домой сейчас же или она тут перекусает половину Дома.
— Да, да, — заторопился Борис Борисыч, — она видно взбесилась, и ее нужно показать ветеринару.
Мне было уже не до их рассуждений. Пускай к ветеринару, но только отпустите меня и Саню, у него болит горло.
Борис Борисыч выхватил ключи из кармана и протянул их Сане.
— Идите домой, — сказал он. Потом поглядел на меня и погрозил пальцем. — А тобой, Мотька, я очень недоволен…
Эх, Борис Борисыч, подумала я, но только прижала уши и что есть силы натянула поводок. Мне нужно было скорее доставить Саню к Ольге Алексеевне.
Глава пятнадцатая. Совсем грустная
Не буду рассказывать, как мы добирались назад, да это и не так важно. Еще в Доме творчества температура у Сани оказалась тридцать восемь, у Ольги Алексеевны — тридцать семь и два, а у Бориса Борисыча, сколько он ни держал градусник, больше тридцати шести и одной не поднялась.